Православный форум Доброе слово

Ну вот, я решилась. Буду потихоньку здесь "развешивать" некоторые вещи, с которыми не могу расстаться. Вот и таскаю их везде за собой в старом чемодане. Если печатать ранее где-то напечатанное нельзя или нежелательно - дайте знать, удалю тихонько.

Домашняя арифметика
Часть 1.

Галя из первого подъезда бабкой считалась давно. Лет с пятидесяти. И не потому, что внуки пошли. Просто жизнь по ней прошлась такой бороной глубокой, что от той вспашки у неё как-то разом поседели волосы, выпали зубы, а шея раздулась до невероятных размеров от непонятной болезни щитовидной железы. Встречные отводили взгляд от этого её уродства и пытались сосредоточиться на прозрачно-голубых глазах.
Баба Галя была жуть какой неловкой. Всё падала, да о косяк дверной стукалась. Поговаривали, однако, что дело вовсе не в неловкости. А в детях. Дети её из детского возраста вышли лет уж двадцать как. Поумнели. Поняли, необязательно работать. Мать пенсию получает. Они ж ей не квартиранты - родная кровь. От просьб детних и ходила баба Галя с синяками. Христорадничала по соседям.

Весь подъезд знал, для кого и для чего баба Галя деньги по соседям просит. Только что всему подъеду, чем он-то лучше? Инвалидный подъезд – для инвалидов, значит, жильё выделяли. И пьют все безбожно. Ну не все. Наполовину. А вторая, благополучная половина, ту другую не замечает. Будто и нет её. Хорошо уже, что из пьющих не все буйные. На первом этаже притон. Да ещё на пятом. Про первый этаж, где безногий проживает, страсти рассказывали. Будто он мать свою голодом заморил. Только баба Галя точно знала. Хороший он мальчик, Игорёк. Ноги в Афганистане оставил. А без ног да на одну пенсию по инвалидности прожить тяжело. И Басю никто голодом не морил. Желудочная непроходимость у неё была. Так что ни при чём Игорёк. Он, единственный, бабу Галю когда-никогда деньгами выручал. У сына, Вити, как закипит внутри - совсем дурной делается. А выпьет - спит тихонько. Как ангел. Так день и два проспать может. Да разве детей выбирают? Бог даёт. Значит, заслужила. А Игорёк – и не пьёт вовсе. Редко когда. По праздникам. А что притон у него, так никто кроме пьяниц бездомных ему на помощь не торопится. Они хоть пьяницы, да с душой. И приберут, и в магазин ему сходят. Еду сготовят нехитрую. Чтоб он без них делал? Подумать страшно.


У бабы Гали в последнее время вовсе сил не стало вовсе. Только по перилам переползти с этажа на этаж. А в магазин и не помнит когда ходила.
Одна радость- новенькие въехали. Нежадные. Правда, они, единственные, не знали, на что баба Галя деньги просит. Особо баба Галя с хозяином ихним сошлась. Он как на баб Галин зоб глянет, да на руки иссохшие- всегда деньги даст. А она отдавала исправно. Переодолжит у Игорька если что, а Алексею Степанычу отдаст. Так по имени отчеству его и называла. Несмотря что в дети ей годился. А он и не знал, как её зовут.
Как-то раз, когда Витя-то особо бесновался, пришла к Игорю, денег чтоб одолжить. Денег у Игоря не оказалось. Пенсия инвалидная скоро, да нет её пока. Пожалел он бабу Галю. Налил ей пятьдесят граммов для упокоения. Помогло. Вот только к Алексею Степановичу уже с запахом пришла. А он - непьющий. Может и правда, у них денег на один только день оставалось. Что ж они ей разве эти деньги последние отдать должны были?

Эпилог

На следующее Алексей Степанович во дворе скорую встретил. Как бабу Галю в простыне выносили видел. Позже на чай знакомая зашла, рассказала, что Витька, сын, избил бабу Галю до самой до реанимации. И за что избил пояснила.
А вечером сидели рядышком Алексей Степанович и его жена. Сидели и думали каждый о своём. Она, по правде сказать, и не думала вовсе. Ревела только. А он всё крутил в своей голове, что вот ведь, хоть на день только и оставалось денег, а половиной обойтись можно было. Только он решил, что на водку. А между водкой и едой если выбирать, так еда важнее будет. Такая вот домашняя арифметика.

Часть 2

Баба Галя выжила после реанимации. Домой вернулась с большой дыркой в многострадальной голове. И сразу к нам. Потихоньку по стеночке добралась.
-Может сахар есть? Мне бы стаканчик. Пенсия скоро,- а из глаз капают слёзы, говорить мешают, она их рукой досадливо смахивает, а они снова набегают.
-Витя мой такой мальчик хороший был. По русскому вот учительницу до сих пор как встречаю, рассказывает, что он на каждом уроке руку тянул. Не было такого вопроса, чтоб не знал, - переводит дух после длинной речи, закашливается. Беззвучно отхлёбывает из чашки зелёный чай. Долго держится за больное щитовидкой горло, словно на ощупь ловит горячий глоток.

Через пару дней моя собака Бэль с тихим повизгиванием подходит к входной двери, царапает лапой. Требует, что б открыли. Никто не звонит. Приоткрываю дверь – опирается на палку баба Галя. Впускаю.
-Витя ночью мне страсть что сказывал, - пьёт чай, всхлипывает, - Светку, говорит, сеструху, убил. И в подробностях. А утром Светка заявилась пьянюткая, но живая. А он мне - убью и тебя и её. Боюсь. На улице ночевать придётся. Палкой вот стукнул – показывает свежий синяк на ноге.
Ваня, сын, встревает:
- А вы у нас ночуйте, баба Галя, пошлите телевизор со мной смотреть


Баба Галя совершенно у нас освоилась. Беспрепятственно проникает на любую интересную ей территорию. У неё теперь есть своё кресло в Ваниной комнате напротив телевизора. Хорошо знает, где на кухне стоит её лекарство от давления. Живёт у нас вторую неделю. Бэль принимает её за свою. И она сама, похоже, тоже верит, что она здесь надолго, если не навсегда. Поправляет сбившиеся коврики, присматривает себе работу по дому. Ни сын, ни дочь бабой Галей не интересуются.
Всё бы ничего, но одну её оставлять в доме нельзя. После реанимации совсем плохо с головой стало – забывается. Может из дома выйти, а дверь нараспашку оставить. И в дом впустить кого угодно может. Это у меня как раз отпуск, а потом что делать?
Пришлось бабе Гале уйти на свои метры. Правда, в тот же день попыталась она вернуться, да я не приняла. Завела домой, а Виктору пригрозила, если увижу синяки у бабы Гали – засажу его до конца жизни или в психушку упрячу. И никакое баб Галино заявление мне для этого не понадобится. Потому как у меня всё милицейское начальство в друзьях и близких родственниках. Он поверил. И баба Галя тоже. С этого дня жаловаться на сына она перестала. А на свои синяки говорила – сама упала. А я верила. Так легко верить в то, во что верить удобно.
Теперь баба Галя постоянно сидела на лавочке, подставив скупому осеннему солнцу больные коленки. Ни на кого больше не надеялась. Только темнела и сохла всё больше день ото дня. Похолодало.
Несколько дней бабы Гали на лавочке видно не было. К соседям с просьбой одолжить денег не приставала, глаза своим полуобморочным видом никому не мозолила. К нам не просилась. Муж мне потыкал:
-Видишь, без тебя разобрались. Родные люди. Сидит себе дома тихонько и не бегает по чужим квартирам.

А баба Галя умерла. Несколько дней как. И лежала у себя на кровати никем не востребованная. От свежей черепно-мозговой травмы умерла.

За неделю до смерти бабы Гали

Если собачий рай существует, то моя собака Бэль обязательно туда попадёт.

Мы на прогулке. Бэль возвращается к скамейке, становится на задние лапы, а передними обнимает бабу Галю. Вылизывает её провалившиеся, обведённые в чёрные круги глаза. Редкие волосы на не успевшей ещё обрасти после трепанации черепа голове, дырку, диаметром в жуткие пять сантиметров. Баба Галя в ответ тихонько всхлипывает и приговаривает:
-Бэлочка, мой самый хороший и единственный друг.
Бэль оборачивается и смотрит на меня просящее и жалостно.

-Баба Галя, пойдёмте к нам чай пить, - сдаюсь я.

Баба Галя перестаёт всхлипывать. Выдерживает паузу и уточняет:
-Зелёный?
-Зелёный, - улыбаюсь.
-Ну одну чашку. Раз зелёный. Витя купить обещал, да всё никак не купит, - поспешно семенит за нами.

_________________
р.Б. Елена

Девочка

Девочка, что проживает
в тёмном подвале моей души,
вечно падает на ровном месте
и
в кровь разбивает коленки.
Плачет навзрыд, смеётся -
тоже навзрыд,
не сторожит
сердце своё и в зиму без снега не верит.
Стоптаны ноги, порваны мысли,
девочке много лет,
ей повзрослеть бы пора и забыть про сказки.
Вот упадёшь, и кажется, выхода нет,
а девочка та в полный рост заставляет подняться.
Шепчет на ухо: "Ну что же ты!?" – горячо.
И дерзновенно - Господу в ноги.
…ей повзрослеть бы,
но кто же тогда спасёт
душу от тьмы, а сердце от яростной боли?

_________________
р.Б. Елена

Мужу


Эти руки - самые честные из всех,
Когда-то бывших и не бывших со мной.
Они тревожно оберегают мой смех,
Не отпускают, когда во мне боль.

На языке пегАсова сУрдо
Даже двух слов не могут связать,
Но они рядом, если трудно,
И спать без них - просто ложиться в кровать.

Я им нужна чуднОй и несчастной,
Белой от злости до скрипа в зубах.
Какая есть - до безумия разной.
Хорошая - только в их снах.

Они знают все мои шрамы и впадины,
Слёзы на ощупь находят мои.
Осторожно гладят души ссадины.
Я думаю, это больше просто любви.

_________________
р.Б. Елена

ОЛЯ И ДОНЧИК


Пытаюсь представить, как выглядит мой Ангел. Листаю странички интернета, рассматриваю картинки в яндексе.
-Чем занимаешься?
Так тебе и надо. Вчера объявила, что борешься с нетной зависимостью, а сама в рабочее время, в пост, сидишь в интернете. Интересно, что ты соврёшь своему начальству?
- Пытаюсь представить, как выглядит мой Ангел-Хранитель.
Оле сказать можно. Она своя. Православная. Но строгая – жуть. И к себе и к другим.
Оленька облокачивается о кафедру. Оставляет без внимания мои противоправные действия:
-А я своего видела. Во сне.

Оля осталась сиротой в тридцать лет. Сначала мама умерла, а затем, через неполные два года – отец. Сердце не выдержало. Кто сказал, что терять единственных близких и родных тебе людей в тридцать легче, чем в раннем возрасте? Жили они плохо. Отец с матерью. Тяжело жили. Оленька рано на свои ноги встала и сорвалась из родного посёлка, из покосившегося деревянного домика у самой железной дороги в областной центр. Город проглотил Оленьку и не заметил. Прижилась она в общежитии, на койко-месте, при руководящей должности. Временами чувствовала себя почти счастливой. Пока мама не умерла. Только отошла немного от боли – отец. Тяжко Оленьке было после похорон. В дом свой заходить не хотелось. Обида на родителей не отпускала – при жизни от них натерпелась и вот сейчас единственный родной угол – место двойных похорон. Ковёр на лавках под гробом лежал. Холодильник в самый день смерти отца неожиданно испортился и ни один поселковый мастер за него не брался. Зеркала глядели на Олю занавешенными простынями и желания, и сил снять эту занавесь у Оли не было. Cмерть вырядила родных людей в белые одежды, а саму Олю вырвала из реальности. И не отпускала. Хотелось забыть это место, навсегда выбросить из своей памяти холодный угол, но дом держал и притягивал её единственным, тёплым и родным существом, которое у неё осталось. Дончик. Старый ослепший пёс. Много лет назад мама отбила дворнягу у жестокой ребятни. Оле казалось, что Дончику столько лет, сколько ей самой. Пёс этот - вечное Олино утешение в бедах. Бывало, расскажет Оленька ему свою обиду, Дончик слижет горькие слёзы с её щёк и боль куда-то денется. А Дончик ещё долго после лежит печальный, словно заключил в себя Олину беду.
После смерти отца Оля разрывалась между городом, в котором её ждала работа и своим покосившимся домиком, где её в пятницу вечером у пустой миски ждал слепой Дончик. Мама учила Оленьку: «Вначале скотину накорми, а уж потом сама за стол садись. Скотина себе сама не возьмёт, значит, права не имеешь еду в род взять, пока в доме у тебя хоть бы одно животное голодное есть».
Всю неделю о Дончике думала. Плакала о нём. Легче на душе, когда есть кто-то живой, о ком ты можешь поплакать. Только вот с каждым разом всё тяжелее становилось Оленьке возвращаться. Характер у Дончика в последнее время испортился. Есть он стал плохо, слепые глаза всё слезились и из дома его в воскресенье перед отъездом стало невозможно выставить. Большая, старая собака лежала у тёплой печки и ни в какую не хотела перебираться под ноябрьскую изморось. Приходилось Оле брать Дончика под тощее брюхо и насильно тащить к будке. Он подвывал жалобно, цеплялся когтями за деревянные кухонные половицы. Соседка говорила, чтоб сдала Оля своего Дончика на усыпление – ясно же, вот-вот сдохнет. К тому же, ладно, осень сейчас, а зимой как? У Оли и дров-то на зиму не заготовлено. Как ночевать в выстуженном нетопленном доме? Оля плакала потихоньку, но Дончика на усыпление сдать отказалась. Только отвязала его, чтоб он мог по соседям пройтись и попросить себе еды, если совсем голодно станет. А сама уже с понедельника ожидала пятницу.
Пятница наступила скоро. Четыре часа в вагоне обычно тянутся долго, но на этот раз простуженная, затемпературившая Оленька провалилась в тяжёлый и горячий сон, едва прислонив голову к холодному вагонному окну. Во сне было лето и мама, и отец были живы. Чинно сидели за столом. Неожиданно молодые и красивые. Отец поверх праздничной скатерти держал маму за руку, чего он при жизни никогда не делал, а мама сердито качала головой:
- И чего ты, доню, больная приехала в такую дорогу? Отлежаться бы надо.
-Так Дончика кормить некому. Я соседку попросила, только мне кажется, что она его не кормит,-вздохнула Оленька.
-А ты, детка, не переживай, мы теперь Дончика сами кормить будем.
Вагон качнулся и Оля проснулась. Горько сжалось от предчувствия сердце. Два десятка метров от вокзала до дома показались Оле долгими, ноги сделались ватными, идти не хотели.
-Олюша! - громко позвала соседка, - Дончика твоего отстрелили. Он на дорогу вышел, а тут - живодёры. Я тебе звонила, чтоб ты попусту не ехала, только ты трубку не брала.
-Где он?
-Тиить, - протянула соседка, - так они ж, эти стрелялы, за собой убирают. Им, небось, за каждого такого поголовно платят.
Оля в дом не пошла, только постояла немножко у будки, всё пыталась заставить себя позвать Дончика – не смогла. Развернулась – к вокзалу. Тут поезд на город последний подошёл. Села и впала в забытьё. В забытье том всё шла она длинными тёмными коридорами, пока не наткнулась на деревянную дверь, такую как у них в старом доме. Повернула ручку. Светло, а по потолку солнечные зайчики бегают, за столом отец с матерью, как сидели так и сидят. Дверь в сени открыта, и тепло оттуда идёт - как магнитом Оленьку к себе тянет. Подошла она поближе, глядь, на пороге человек сидит и Дончика кормит. Зовёт его ласково и с руки . Дончик-то выправился, гладкий стал, шерсть на нём шелковистая и глаза живые. Хвостом виляет. Вот же, она боялась, что её Дончик с голода подохнет, а тут такой хороший человек нашёлся, кормит его и лечит. Она даже задохнулась от благодарности и человека того за плечо тронула, чтоб спасибо ему сказать. Он лицо своё к ней повернул, улыбается, а в глазах у него ласка и любовь бесконечная, какой ни в каком родном и незнакомом человеке до этого Оленька не видела.
- Приехала поздно. Иду. Ночь, дождь даже со снегом, а мне тепло. Иду и плачу от радости за своего Дончика. Хорошо ему там – ни больно, ни холодно и сам Ангел мой из рук его кормит.

_________________
р.Б. Елена

Мысли в столбик

Понарошечная боль

Тихо тает у батареи.

Себя жалеет.

Из окна разглядела чужую

Большую

Жуткую

Невыносимую

Боль.

Испугалась,

Съёжилась, плавится.

Стекает с кончиков пальцев.

_________________
р.Б. Елена

Встречи

Между строгим целомудрием Оптиной Пустыни и чудными песнопениями Троице-Сергиевой Лавры вспоминается Шамордино. Недалеко от источника на скамейке сидит бабушка-монахиня. На земле - самодельные клетки, сбитые из деревянных реек с натянутой на них железной ячеистой сеткой. В клетках –котята. Штук семь. Рыжие в полосочку, серые, пятнистые трёхцветные . Клетки не заперты и котята легко вскарабкиваются по черной юбке монахине на колени. Самый смелый, рыжий, забрался на плечо, тычется мордочкой в ухо. Старушка сняла безобразника, посадила в клетку. Пальцем пригрозила. Рядом, на скамейке – девочки из пристающих к монастырю домов – возятся с котятами, при приближении паломников весело голосят: «Раздаются монастырские котята от кошки –крысоловки». Белые вязаные носки, принесённые монахине прихожанкой - тут же на скамейке. Во всём этом что-то трогательное и домашнее.
-Благословите!
-Не положено мне благословлять. Бог благословит, детка, - гладит по голове.
Не было у меня тогда ни малейшего понятия о том, кто такие есть монахи и как с ними себя вести. Только руку старой монахини на своей голове и сейчас помню.
*
Ночуем в Жировичах. За несколько километров от Жировичского мужского монастыря благословили основать женский скит в честь преподобного Амвросия Оптинского. Три монахини и четыре послушницы.
-Теперь что. Теперь хорошо. Жертвователи нашлись. Трактор у нас свой есть и дома для скита выкупили. А первую зиму все в одном доме ночевали, без печки –холодно, уснуть не могли. Зато, какая молитва шла, - улыбается настоятельница - молодая, высокая смешливая женщина в клобуке. Разве настоятельницы такими бывают?
-Вы спрашивайте, если что нужно будет.
Настоятельницу не отпускают. Вопросы появляются тут же, только все они не по делу, «неудобные», что и в миру задать поостережёшься. Ответы у матушки настоятельницы простые, радостные. Улыбается нашей неловкости:
-Родители-то? Мама у меня неверующая. Против была. Ей внуков хотелось. Хотелось, чтоб дочь не хуже других в жизни устроилась. Президенту писала, жаловалась, что попы меня в секту затянули. Теперь-то? Теперь она моя первая помощница. Тут живёт, со мной, в одном доме. Нет, монашество не приняла. Говорит, тогда ты у меня в начальницах будешь, а это непорядок, чтоб дочь над матерью начальницей была, - смеётся. И нам за неё и за перевоспитавшуюся маму её тоже делается радостно.
*
Второй круг делаю возле скамейки, где сидит пожилая монахиня. Всё примериваюсь, как бы подойти. Наши паломники окунаются в купели Святого Жировичского источника, водичку целебную набирают. А я все дела переделала. Присаживаюсь на краешек. Рядом на скамейке – открытый чёрный чемодан. В нём - иконы, крестики, которые за пожертвование раздаются желающим. Такое у матушки послушание. Постоянно кто-то останавливается.
- Боли у меня сильные. Мне бы какую иконку, чтоб помогла.
Матушка качает головой:
-А крестик у вас есть? Нельзя православному человеку без креста. Вот держите. А это - Святой Пантелеймон . А на иконке с обратной стороны молитва – читайте её. Без молитвы иконка – бумажка. Не поможет. И крест не снимайте!
Поворачивается ко мне, кивает:
- Есть одно проверенное средство. От всякой боли и болезни помогает. На себе испробовала. Лет двадцать назад это было. С тех пор пользуюсь. Тебе сколько лет-то? Ну вот, и мне столько было, когда меня с поезда сбросили. Небольшая скорость, только тронулся поезд. Так я на заасфальтированную платформу плашмя упала. Щекой проехалась. Болела щека, пульсировала. Сижу потом в вагоне, платок пониже надвинула, а сама потихоньку крещу щеку и благодарю Боженьку, что послал мне боль. Наутро приехала к месту назначения. Только перед тем как в монастырь ехать, на вокзале в уборную зашла. Несчастье своё рассмотреть. Поверишь? Ни синяка, ни крови , ни припухлости. Как ничего и не было. Так что если искренне благодарить Бога за несчастье – убавит Он несчастье, и боль рукой Своей всемогущей отведёт. Только от сердца благодарить надо. По правде.
Помолчала.
- А ещё, если обидели, или злишься на кого, нужно молитву Иисусову за обидчика прочитать и крестик свой поцеловать. Всегда мне помогает. Раздражение и обида враз уходят, а обидчик переменится, - подняла на меня глаза, улыбается.- Что, получила духовный пластырь?

_________________
р.Б. Елена

Хорошая у Вас проза, Лена. Слог хороший. Печатаетесь где-то?

_________________
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Спасибо Таня на добром слове. Нет. Не печатаюсь. По сайтам кочую

_________________
р.Б. Елена

Друзьям

Мне не важно сколько вам лет
И откуда хлеб на столе.
О другом расскажите мне:
Вы способны выжить на дне?
А губами трогать рассвет?
А ещё,
Вы кричите во сне,
Оттого, что погашен свет?
И о чём вы поёте, когда
Вас не слышит никто другой?
Вы способны через года
Тронуть душу тёплой рукой?
Мне не важно, сколько вам лет
И откуда хлеб на столе.

Только вы не гасите свет,
Мне не дышится в полной тьме..

_________________
р.Б. Елена

Бабье счастье. Очень женская история
Ольга долго не верила в невозможное счастье, которое с ней приключилось. Счастье подступало к горлу утренней тошнотой, щекотало ноздри несуществующими запахами и не желало пить крепкий утренний кофе. А Ольга отмахивалась и по десять раз переспрашивала мужа:
-Неужели ты не чувствуешь, пахнет будто варенье из клубники варят?
-Какое в варенье в ноябре? Лучше скажи, ты что это, опять обезболивающее пачками пьёшь? Когда ты, наконец, к зубному пойдёшь! Как маленькая, честное слово! Ну, давай я с тобой схожу. А хочешь, Адаму Васильевичу позвоним, у него есть знакомый зубной врач?
-Не-не-не! У меня уже ничего не болит, ну почти не болит, мне соседка такие классные таблетки посоветовала, любую боль как рукой снимает.
-Сердце посадишь. Это уже не смешно, больше месяца на обезболивающих сидишь, только бы к врачу не идти.
-Угу. Сердце? Подумаешь. У меня очень здоровое сердце.

Месяц спустя.

-Лёшка, посмотри, это что, две полоски или мне мерещится?
-Ну, две.
-Нет, Лёш, ты внимательно посмотри две или одна?
-Дурацкий вопрос. Конечно, две. И что?
-Лёшка, помнишь, ты говорил, быстрей бы дети выросли, чтоб внуков понянчить? Эти две полоски - тест на отцовство. Это значит, что ты станешь не дедом, а папой.
-Шутишь?
-Неа.
-Ты сама-то веришь в это?
-Ни капельки. Только ты же видишь- две полоски.
-Подумаешь, полоски какие-то.
- Ну да, - Ольга не может остановить улыбку, которая так далеко вышла за пределы возможного, что, видимо, надавила на слёзные железы, потому как слёзы вдруг полились по щекам, потекли за шиворот, в нос, и в уши, - А ещё мне всё время вареньем пахнет, - шмыгнула носом.
-Эй, ты плачешь, что ли?
-Это я от счастья.

Две недели спустя.

Врач молодой, но уверенный. Здесь случайные люди не задерживаются. Десять лет стажа в больнице скорой медицинской помощи - солидный опыт.
-Так, кто здесь Рутейко? Это вы поступили утром? УЗИ делали? Нет? Ну, давайте поговорим, потом я вас посмотрю, и пойдёте на УЗИ.
Странная женщина, с угрозой выкидыша поступила. Ей бы плакать, а она улыбается. А в глазах - счастье беззащитное. Он терпеть не может таких женщин. Тяжело с ними работать. Строго:
-Пройдёмте в смотровую.
Маленький тёплый комочек. Срок явно больше заявленного.
-Я оформлю историю болезни и пойдёте на УЗИ.
Вот она стоит у ординаторской в синем фланелевом халатике и тапочках на босу ногу, зябко:
-Можно мне здесь подождать?
-Нет! – грубо обрывает доктор Воронович, - В постель! Ножки греть. Бумаги я сам занесу, когда оформлю.
*
УЗИ на выезде. Ольга видела, как молоденький парнишка покатил аппарат к лифту - на другой этаж. Значит, придётся ждать.
-Минут тридцать, не меньше! - заявил паренёк задиристо.
-Это ничего, я подожду, только вы про меня не забудьте.
Он возвращается минут через пятнадцать, запыхался, улыбается всеми веснушками:
-Быстро я? Пойдёмте, посмотрю вас.
*
-Как там маленький?
-Нет никакого маленького. Плодное яйцо есть, а в нём эмбрион. Вы поняли? Просто эмбрион! И вообще, я всё написал, пусть вам доктор объясняет.
А кричать зачем? Такой хороший мальчик. Только что улыбался, а теперь кричит.
*
-Доктор, уснувшая беременность – это как? – Ольга. В глаза не смотрит, протягивает историю болезни.
Ясно, пока в лифте ехала, диагноз после УЗИ прочла. «Замершая беременность». Вот блин!
-Это значит, беременность не развивается.
-Но ведь это может быть ошибкой? – она шевелит губами почти без звука.
-Чтобы не было ошибки, завтра снова пойдёте на УЗИ к очень опытному врачу, а потом, если диагноз подтвердится,- на выскабливание.
Молчит. Только глаза подняла на него – чёрные, пустые.

*
Диагноз подтверждён. И с чего это она сияет на него глазищами. Чему радуется?
-Доктор, мы бороться будем. Да. Мы ещё повоюем, -улыбается.
-С кем воевать будете, со мной?
-Нет, - опять улыбается. – Плодное яйцо целое, неповреждённое. Значит, маленький может быть жив.
-Плодное яйцо не закреплено, плавает свободно и сердцебиение не прослушивается, а уже должно быть, вы это понимаете?
-Понимаю, что врач не увидел, чтобы яйцо было закреплено, но оно прислонено к правой стенке, -говорит спокойно и уверенно.
Ясно. Абрамович! вот еврей! В истории болезни диагноз подтвердил, а Ольге сказал, что яйцо к чему-то там прислонено, вот она и сияет.
-Пойдёмте к главврачу, - почти силой тащит Ольгу к кабинету главного.
*
Главный рассказывает Ольге про сепсис. Про несвёртываемость крови, про то, что мёртвая беременность – это вероятность нехорошей операции по удалению детородных органов и что лучше потерять эмбрион, который, скорее всего, уже мёртв, чем навсегда потерять возможность иметь детей.
-Доктор, - Ольга заглядывает главному в глаза, - я хочу этого маленького, а не вообще детей, понимаете? Я его люблю, и он пока живой, как же я его отдам на выскабливание? Тяжёлый мы народ, мамаши, да? вы давно работаете, должны знать.
-Оля. Оля, хорошо, выпишем вас под расписку. Только вы температуру измеряйте утром и вечером, если выше 38,4 – сразу скорую, если вдруг кровь – скорую, и не ходите, вообще не ходите, берегите себя.
-Спасибо, доктор, - светится. Тем самым, беззащитным счастьем.


Вечер того же дня.

Боль в позвоночнике давно чувствует себя хозяйкой. Боль эта объяснима и даже любима – плодное яйцо растёт и давит на самое уязвимое место в Ольгином организме. Но сейчас всё не так. Боль из позвоночника перебралась в область живота и холодным потом выступила на висках.
«Всё. Сейчас всё закончится. Маленький мой пузырёк. Мне бы в руках тебя подержать, рыбка моя», - успевает подумать Ольга и оказывается в ванной. Инстинктивно руками пытается остановить вырывающуюся боль. Она не видит крови, которая сквозь пальцы льётся на белый кафель, не слышит собственного крика, не чувствует слёз, которые смывают из глаз остатки беззащитного счастья. В её руке в сгустках тёмной крови оказывается маленькое прозрачно-золотое яичко.
-Ты со мной прощаешься, маленький мой,- шепчет Ольга и тихонько гладит прозрачное, студенистое яичко пальцем, - Плыви, моя рыбка, - отпускает яичко под струю холодной воды.

Спасибо, Господи. Это были две самые счастливые недели в моей жизни.

_________________
р.Б. Елена

Знать бы, как поживаешь в мире, где нет меня.
Птичкой небесной порхаешь? ангел короткого дня.

Впрочем, там вечное вЁдро, мой пузырёк дорогой.
А у меня - сырость, от горькой разлуки с тобой.

Ты не печалься, родной мой, с силами я соберусь.
Так уж устроены мамы, им трудно избыть грусть.

Знаю, рукой и защитой тебе милосердный Господь,
а на земле я тоже- просто временный гость.

Маленький воин света, солнечный зайчик во тьме,
верю, стучит где-то сердечко,что билось во мне.

_________________
р.Б. Елена

Мне нравится.

Спасибо Оля. А сейчас будет текст, который нравиться, в принципе, не может. Но который стал частью меня и быть без него на сайте я не могу. Так что простите меня заранее за излишнюю откровенность.

Помните Булгаковскую Фриду ("Мастер и Маргарита"), которой каждое утро подавали платок, которым она задушила собственного ребёнка? Так вот это мой "платок".

[img]
http://www.logoslovo.ru/media/pic_middle/8/27156.jpg[/img]

Окаянная.

Моим деткам было бы сейчас двенадцать и четырнадцать лет. Мальчик? Девочка? На кого они были похожи? На папу или маму?
Вырвать их, разорвать на кусочки холодными, безразличными хирургическими инструментами. Слабоумие сердца! Разве нормальный человек, может допустить мысль об убийстве ребёнка, чтобы получить свободу, материальные блага, улучшение жилищных условий? До какой степени безумия дошло общество, если оно не судит, а оправдывает своих убийц? Таких, как я. Окаянная.

Муж, врачи, политическая и экономическая нестабильность, советники и советницы? Никто не в состоянии вынести приговор маленькому человеку, кроме матери. Она – последняя инстанция. Мамин живот – самое безопасное место, недоступное для большого и жестокого мира.

Несостоявшаяся мамина радость. Первый шаг, первый зуб, словно перевязанные ниточками ножки, ручки. Первые синяки и слёзы. Не горькие – мама рядом. Мама пахнет молоком. Мама прижмёт к себе и все беды исчезнут сами собой. Мама –всегдашняя защита маленького сердечка, которое начинает биться уже на третьей неделе жизни . Будущий интеллект, таланты, вкус – весь генетический код человека с первого дня зачатия вмещается в одну клеточку. Через крошечную точку Бог приобщает нас к чуду рождения жизни. Делает сотворцами. Сам пребывает в нас с зарождением жизни. Творческим замыслом Божьим точечка должна вырасти в поэта или священника, врача, а, может, просто стать для кого-то самым родным и близким человеком. Спасти чью-то жизнь, улыбнуться в трудный момент, пожать руку. Страдать, бороться, возрасти, стать человеком.

Но нет, творческий план Бога не совпадает с нашими планами. Разве возможно рожать третьего ребёнка в общежитии, при нищенской зарплате? Можно. Можно было вместе преодолеть трудности, всей большой дружной семьёй.

Сейчас в моей семье семь человек. Пятеро деток. Двое – сыновья - уже стали взрослыми. Два абортированных младенчика. Мои крошечные, родные. Мои. Боль бесконечная. Живые. Сущие на небесах. После аборта в сердце пустота гуляла и сердце выхолаживалось той пустотой, леденело. Мысль, что вы где-то есть –спасительная. Не со мной, не рядом, в Занебесье. Маленькие мученики, вы крещены не мной, не в храме. В Отчем Доме. Милостью и любовью Божьей. Отчаянно верю в это. И через свечу, через милостыню, через всякое доброе дело, которое Господь мне посылает во исполнение, передаю вам частичку материнской любви. Чудо! Любовь, запланированная Боженькой, никуда не делась, она есть, вам предназначенная, только передать теперь её непросто. Не работает передатчик, если мысли к земле привязаны, не поднимается воздушным змеем в небеса душа, чтобы на несколько драгоценных мгновений соединиться с вами в попытке прижать к себе сотканные из небесной ткани души. Души моих деток. Мне снился сон, в котором я прижимала вас к себе крепко-крепко. И на какое-то мгновение вы вновь стали частью меня. В те несколько мгновений сна я была счастлива как никогда.

Пузырёк мой! Пятый ребёнок. Младшенький. Радость моя скоротечная. Спасибо тебе, что ты был. Слава милосердному Богу, что позволил мне испытать эту бесконечную радость встречи с новой жизнью ещё раз. Окаянной детоубийце послал такое неожиданное, незаслуженное утешение. Два месяца носила я под сердцем жизнь. Каждой клеточкой чувствовала, что ты думаешь, чего хочешь. У беременных как заведено? Маленький даёт знать, чего в мамином организме не хватает, просит, требует этого. Мой маленький требовал, чтобы я шла в храм. Исповеди требовал. Причастия. Мудрый маленький Пузырёк. Дети, даже будучи одной маленькой точкой, они лучше нас. Никогда я столько не молилась. Никогда столько не плакала. Как же я верила, что я смогу вымолить своего Пузырька. Только вера моя была маленькой, много меньше горчичного зёрнышка. Ушёл Пузырёк к тому, кто есть Любовь. Умер для жизни земной от недостатка любви в мамином организме. Разбудил свою маму и ушёл к Отцу Небесному. И путь у нас с ним один, иначе больше я своего Пузырька не увижу. Мой маленький воин Света. До этого я никогда не испытывала такой нежности, такой отчаянной смелости и такого всепоглощающего чувства безусловной любви.

Детки мои, которых я убила, и ты, Пузырёк. Как многому вы меня научили. Как много вы сделали для меня. Крохотные мои, несостоявшиеся детки, Христос Воскресе!

Слава Тебе, Господь Воскресший, что подарил мне надежду когда-нибудь в Царствие Твоём обнять потерянных детей. И, помня, что нет у Тебя мёртвых – все живы- не только выплакать на исповеди грех, но и посылать родным моим человечкам мои мысли, любовь.

Будущие мамочки, какие вы счастливые люди! Благослови вас Господи и сохрани от бед и болезней вместе с маленькими! И вы сохраните свои крошечные сокровища. Нет бед и тягот, которые милосердный Боженька не помог бы преодолеть своим детям. Просите, и дастся вам.

Вдруг да прочтёт эту мою публичную исповедь сомневающиеся сердце. Девочки! Невозможно простить себе убийство ребёночка! Пусть не сразу, через год, через два, через десять лет накроет ужас совершённого преступления.

Мамочки, совершившие этот грех, скорблю и плачу вместе с вами. Ничто не может залечить рану, только исповедь. Господь – любовь, только у Него есть лекарство для раскаявшейся души. Он плачет вместе с нами и не перестаёт любить нас.

Прошу ваших молитв об окаянной грешнице, рабе Божьей Елене.

_________________
р.Б. Елена

Леночка, я даже боюсь что-либо писать - мне не дан талант слова, и боюсь мои слова будут слишком мелкими и неподходящими. Но все же - Вы удивительно хорошо и искренне написали. Просто очень хорошо. Спасибо, что поделились кусочком своей души!

Благослови Вас Боженька за доброе сердечко, Оля.

_________________
р.Б. Елена

Здравствуй)


Наконец, я могу пробежать по щеке просто мокрой дорожкой,
Засветиться на солнце и высохнуть радостно вдруг.
Я сегодня видала вполглаза, слепо-осторожно,
Как по улице шёл, улыбался потерянный друг.
Голодушный, босой и с одною дорожной сумою,
Без причудливой маски, морщинистый лоб, а в глазах-небеса
Удалялся размашистым шагом дорогой прямою.
Я тихонько подула в его паруса)

_________________
р.Б. Елена

Замечательное стихотворение! Спасибо!

Лена, очень трогает ваше творчество!
Чувствуется в каждой строчке ваша боль.
Могу представить, как это больно. Моя мама, сделавшая в молодости несколько абортов, воцерковившись, до конца жизни оплакивала этот грех.
Можно утешиться лишь тем, что у Бога нет греха непрощенного, кроме греха нераскаянного. Так что не унывайте, Лена!

_________________
О, Россия! С нелегкой судьбою страна...
У меня ты, Россия, как сердце, одна.
Я и другу скажу, я скажу и врагу –
Без тебя, как без сердца, прожить не смогу...
(Ю. Друнина)

Елена, помоги Вам Господь!
Хорошие у Вас рассказы получаются, искренние

+++! спасибо за творчество. (Я, правда, пока дальше бабы Гали не осилила -слезы задушили), но потом хочу продолжить. СпасиБо.

_________________
Свободный Донбасс, мы навеки с тобой.

Оля, Ксения, Лана, Лента -девочки, спасибо за поддержку. Мне бы хотелось в благодарность вам что-то оптимистичное выложить. Да у меня такое не водится

Разве что "Яблоки". Только я этот рассказик здесь уже приводила как аргумент в одной теме. И распугала народ.

Ну да ничего. "Яблокам" самое место в "Старом чемодане".


ЯБЛОКИ


Яблоки в этом году хранятся плохо. Видно, крысам голодно, вот они и добрались до наших запасов. Коллеги привыкли, что я ближе к апрелю начинаю их подкармливать свежими яблочками. А в этом году, такая вот незадача, целых яблок практически нет — все крысами надкусаны. Вырезать приходится — такие на работу для угощения не принесёшь. Как ими делиться то, обрезками?

Муж из подвала привёз новую партию яблок — кусанок. Покопалась, с трудом выбрала несколько на загляденье красивых, не надкусанных вездесущими крысами. По одному яблочку, а всё-таки -угощение. Собралась на работу, а на остановке растерялась. Пришёл автобус с неизвестным мне маршрутным номером. Тороплюсь — мне бы пораньше, рискнула — села. «Ну, ничего, — думаю, — если что, через остановку-две выйду». Неожиданно автобус свернул на открытую недавно новую дорогу и через остановку я оказалась в совершенно неузнаваемом месте. Кругом белым-бело. Снег мартовский — в этом году весна заблудилась, апрель скоро, а у нас всё вьюжит. Остановка — одно название — лавочка у дороги и та снегом запорошена. Нет, не рискнула выйти. Да и куда идти с той остановки? знать бы. Так попетляла я по незнакомой дороге, пока, наконец, не вывез меня автобус в узнаваемое место. Выхожу- автобус. Шестнадцатый, до самой работы довезёт. Вот повезло! Если и опоздаю — чуть-чуть. Народу, правда, много набилось. Вот затормозил автобус, снова кто-то втиснулся. Кто — и не видно, не до того, удержаться бы за поручни, где там других разглядывать. А вот на следующей остановке сразу несколько человек вышли, чертыхаясь выскочили. Присмотрелась — стало ясно почему. У самой двери мужичок стоял. И запах от него невыносимый, смрадный, через плечо школьная сумка наглухо закрытая. В руке шапка. Волосы слипшиеся, серые, глаза в пол упёрлись, на костыль опирается. Голову склонил, а на шее — язва. Мокрая, до кости мясо проевшая. И пахнет та язва — не вынести. Смотрю, а мужичок мой тихонько так, незаметно, крестится. Вышли мы с ним вместе на следующей остановке. Пыталась ему помочь -с костылём-то из автобуса выходить нелегко. «Сам могу», — остановил. Голос спокойный, уверенный. На меня и не смотрит — так в сторону куда-то. Шапку натянул пониже, шарф замотал — скрыл язву то, куртку застегнул под самое горло. А я стою рядом дурочкой и уйти не решаюсь. Словно что-то я забыла — не сделала. Что-то очень важное. Про себя вспоминаю- денег в кошельке нет, всё на карточке, будь она неладна. Да и не возьмёт он от меня деньги — чувствую. Яблоки! Красота, а не яблоки. Сую ему сумку с яблоками: «Угощайтесь», — говорю. Он спокойно, несуетно берёт яблоко: «Мне одного хватит»,- останавливает мой натиск. Куда там! Сумка у него закрыта плотно, пожалуй, если попытаться её расстегнуть и засунуть туда яблоки — за это ещё и схлопотать можно от Божьего человека. А что Божий он человек, уже не сомневаюсь. Обнаруживаю на его куртке большие карманы. Со всей дури начинаю запихивать в эти карманы яблоки, улыбаюсь счастливо от собственной догадливости: «Возьмите. Пожалуйста!». Чувствую, сердится он на меня. Ой! А до работы ещё минут пять мелкой рысью. Набираю скорость. Слышу, вслед мне: «Спаси Бог». Бегу, а внутри звенит: «Спаси Бог!». И колокольчиком слова эти разливаются. Радостно и плакать хочется. И легко, будто крылья выросли.

Что такое яблоко? Просто фрукт. А тут: «Спаси Бог!». Спаси, Господи и помилуй по молитве Божьего человека меня грешную. Хорошо-то как, Господи!

_________________
р.Б. Елена

Спасибо! Очень добрый и трогательный рассказ!