Никита ходил за отцом Игорем хвостиком и нисколько этого не стеснялся. А чего? Крёстный же. Не всякому так повезло с крёстным отцом как ему. Вот и в воинской части, где Никита проживал и уже третий год и числился сыном полка, к отцу Игорю относились с уважением и мальчишку в надёжные батюшкины руки передавали без лишних разговоров и волокиты.
С отцом Игорем Никите повезло гораздо больше, чем с настоящим отцом. Его Никита не знал. Впрочем, желание Никиты навсегда оторваться от прошлого и повадкой, и внешностью походить на отца Игоря то и дело разбивалось о некоторые естественные препятствия.
Внешность у отца Игоря в высшей степени благообразная. На бледном лице - лёгкий румянец. В каждом движении - строгость и смирение. В глазах – тепло, дух мирный. А Никита? Никита – огонь. Весь от вихрастой головы до прерывистых беспокойных слов:
-С Праздником! С Рождеством Пресвятой Богородицы, - слова у Никитки обгоняют друг друга, радость в них – через край. Будто он и есть именинник.
И у всех кругом на душе радостно делается. Радость та не тихая, как после встречи с отцом Игорем. Яркая, искрящаяся. Занялась от Никиткиных глаз. А рука так и тянется непослушный вихор на его голове пригладить. Яблоко в школьный рюкзак сунуть. Глядь – нет уже его.
- А я Никиту только что видела. В храме. Учебник открыл. На скамье сидит. Читает. А напротив- Богородица.
ЧуднО.
Самое любимое Никиткино время – с пятницы по воскресение. В пятницу собирался клуб православного общения, руководил которым отец Игорь. После общей молитвы разговор интересный затевался. Никита на всё имел своё мнение, отличное от остальных, в спор с отцом Игорем вступал. Отец Игорь даже радовался этому. Чего-чего, а аргументов вкупе с любовью и терпением – этого отцу Игорю не занимать. Никитка слова отца Игоря впитывал как губка, не сводил с него влюблённых цыганских глаз. И вот в момент, когда спор не на шутку разгорался и в него вступали всё новые и новые голоса, вдруг обнаруживалось, что Никита преспокойно спит, обхватив вихрастую голову смуглыми руками. Замаялся.
Отец Игорь тут же поворачивал разговор в иное, спокойное русло, голос снижал почти до шёпота.
Только на заключительную молитву Никита вставал со всеми. Посвежевший, выспавшийся:
-Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем, - голос у Никиты басистый, слуха нет, очередь из автомата – да и только. Только загляни кто в этот момент в Никиткины глаза – там каждое слово как живое впечатано.
Субботу-воскресенье Никита проводил у отца Игоря дома. Прислуживал ему в маленьком деревянном храме. А потом – снова понедельник. И так от понедельника до пятницы. От праздника до праздника. Весь Божий год.
Поступил Никита на программиста в местный университет. Квартиру ему государство выделило. Стипендию повышенную. Да стипендии той, хоть она и повышенная, только на оплату коммунальных услуг хватает. Да чтоб с голода не умереть. Стал Никита искать способ подзаработать. И как-то само собой получилось, что университет он на последнем курсе бросил, в храме бывать перестал. Отца Игоря, если в городе случайно встретит – сторонится. Глаза прячет. Словно через чёрный его глаз отцу Игорю сразу ясно станет, что до причастия давным-давно Никита сам себя не допускает и голову к небу задирать боится, чтоб с Господом глазами не встретиться.
Так получилось, благодарность в его душе вытеснила обида на государство, на несуществующих родителей и на весь мир счастливых и благополучных людей. За горький сиротский кусок, за который Никитка и сам не знал, кого винить.
А тут Майдан в Украине случился. Взыграла в Никите цыганская кровь. Вот он его шанс проявить свою гражданскую позицию. Крикнуть там во всю глотку: «Долой». Быстро собрал походный рюкзак Никита. Уже там, на Майдане узнал, что за гражданскую позицию платят хорошие деньги.
-Кто платит?
-Чудной ты человек, - товарищески хлопнул по плечу случайный камрад, - тебе какая разница? Ты идейный что ли? Так никаких проблем! Считай себя доктором. Вроде как, доброе дело делаешь и хорошие деньги за это получаешь. Понял? Хирургом будешь!
Доктором или нет, а поначалу боевое братство пьянило. Пьянило правдой, на стороне которой голые руки и горячее сердце у одних против оружия в руках у других. Правда эта заставляла кровь в жилах бурлить и пениться.
А потом. Потом он вдруг растерялся. Правда стала не такой безусловной, когда он вслед за остальными швырнул свой коктейль Молотова в омоновца. В камуфляже они все одинаковые, заключённые в доспехи. Как роботы. Только его враг вдруг загорелся, попытался снять серый шлем. Лицо горело. Обыкновенное. Живое человеческое лицо.
-Молодец, брат, - хлопнул по плечу камрад, - попал. «За вільну Україну!»
Потом что-то попало Никите в голову. Наверняка он не помнит. Была это дубинка омоновца или кто-то из камрадов кинул кирпич в сторону ОМОНа, а попал в него. Очнулся Никита под утро в палатке. От холода и громкого шёпота. Поначалу не разобрал, что это его собственный голос. Лежал и прислушивался к словам:
- … но или хощу, спаси мя, или не хощу, Христе Спасе мой, предвари скоро, скоро, погибох: Ты бо еси Бог мой от чрева матере моея. ..
Голова перебинтована. В палатке вповалку спят камрады. Вышел. Серый ОМОН и утонувший с липком тумане лагерь майдановцев казались одинаково чужими. Чудилось, они шахматные фигуры в чьей-то чудовищной партии. На чьей стороне правда? есть ли правда? Хотелось курить. Сигарет в куртке не оказалось. Идти в палатку не хотелось. Никита опёрся об ограждение, стал всматриваться в туман. И тут. Показалось. В густом молоке тумана - лик Спасителя.
Из-за угла выехала машина. Остановилась. В свете её фар три монаха стояли на линии огня, в руках у них были иконы. В своих чёрных длинных одеждах они казались хрупкими и одинокими.
Тут совсем не вовремя Никите вспомнилось детство. Как отец Игорь всегда безошибочно находил его спрятавшегося и зарёванного от детских обид в самых тайных и только ему, Никите, известных местах.
Никита поймал себя на том, что радостно сглатывает солёные слёзы. Сердце дрожало. Тепло и радостно. Теперь он знал где правда и на чьей он стороне.
* * *
Батюшка, отец Игорь, очень хотел попасть в Иерусалим. Всё не выходило. Никитка за батюшку переживал:
-Почему так, отец Игорь. Я прошу Бога, чтоб он вас в Иерусалим отправил, а Он, меня совсем не слышит, - Никите было горько, что Богу неважны его, Никиткины, просьбы. Ещё обидней было за отца Игоря, который, конечно, заслуживает поехать в Иерусалим.
-Ты, Никита, даже не сомневайся, что Бог твою молитву слышит.
-В Иерусалим едете, батюшка? – чёрные, цыганистые глаза Никитки радостно заблестели.
-Нет, Никита. Для чего в Иерусалим едут? К Богу прикоснуться. По твоим горячим молитвам, через твою любовь Господь мне здесь эту милость явил. Понимаешь?
-Нет, - насупился Никита.
-Когда-нибудь поймёшь. А пока запомни: ты можешь быть нищим, голым, больным. Одиноким и никому не нужным. Но если ты откроешь сердце Богу - Он войдёт в него. В крайний, непостижимый момент твоей жизни. И тогда тюрьма, сточная канава, паперть - всё преобразится. Ты почувствуешь – вот он, твой Иерусалим. Если Бог в сердце, в сердце – любовь. Хочется плакать и молиться. И от этого не стыдно – радостно. За всех молиться – за врагов и друзей. За правых и виноватых. Чтобы они познали эту радость – Христову любовь.
