Православный форум Доброе слово

До революции было поголовное православие, и что? Что было хорошего, коли привело к кровавому воскресению и революции..

При царе-батюшке смертной казни так не боялись, как отлучения от церкви.

При котором?

А то я тут прочитала про фильм Лунгина, который скоро выходит на экрвны. Про Ивана Грозного....волосы шевелятся, что такой "батюшка " творил. Верующий, кстати.

...а должен быть как минимум правитель, любящий свою страну и готовый реально для этого работать

А что он творил?

Да не правителей нам надо менять, а самим меняться

Ну, почитай в источниках, писать долго. Хоть в Википедии.

Всё-таки при выборной власти есть возможность переизбрания....

Конкретно я прочитала статью о Иване Грозном в" 7 днях",

и меня поразило то, что невзирая на явное нессответствие , так сказать, занимаемой должности (царь поступал, по сути, как буйнопомешанный маньяк)

- он правил много лет и вся огромная страна вынуждена была мучаться, но мириться.
Всё-таки при выборной власти есть возможность переизбрания...

Ну а конкретно что? Прежде всего, конечно, изощренные пытки.
Мы тут ведем беседу, можно ли применять смертную казнь к таким людям,
а тут царь спокойно и безнаказанно творил любую жестокость, какую хотел.

Чисто теоретически-да. Ну а практически Возможны варианты...

Я часто сталкиваюсь со словами православных людей - мол, любая власть от Бога, а если у власти самодур, то так вам и надо, терпите и попадете в рай.
Мне это совершенно не кажется верным.

«Если наперед различим и определим, что такое кротость и что жестокость. Поражать еще не значит быть суровым, и щадить не значит быть кротким; кроток тот, кто может переносить нанесенные ему самому оскорбления, но защищает несправедливо обижаемых и сильно восстает против обижающих; напротив, кто не таков, тот беспечен, сонлив, нисколько не лучше мертвого, а не кроток, не скромен. Не обращать внимания на обижаемых, не соболезновать несправедливо страждущим, не гневаться на обижающих — это не добродетель, а порок, не кротость, а беспечность.

То, что такая огромная страна практически ничего не производит-это к сожалению чистая правда.

Оптимист на это ответит: "какая замечательная у нас страна, что никто не работает, однако все как-то живут!"

И так по всем остальным "фактам" (псевдо-):
Пессимист: ой, у нас протяженность границы 58 или сколько-то там тыс. км. - Оптимист: так это же отлично, иметь такую большую территорию.
Пессимист: ой, у нас много мусульман. - Оптимист: мы сосуществуем с мусульманами сотни лет в одном государстве. А вот англичане или немцы, смогут ли с ними вместе жить такое время?
Пессимист: ой, у нас нефть и газ скоро закончатся. - Оптимист: а у большинства стран нефть и газ "даже не начинались".
И т.д.

У нас (СЗАО г.Москвы) вариантов нет...

Вы будто про нас написали.

а про его борьбу с царизмом как-то забываем.

По окончании Лицея Пушкин поселился в Петербурге у своих родителей. Они жили в отдаленной части города, у Калинкина моста, в небольшой квартире. Пушкину выделили маленькую, невзрачную комнату, и он не любил приглашать к себе гостей. Очень скоро поступил он на службу чиновником в Коллегию иностранных дел и получил чин коллежского секретаря. Он сшил себе широкий черный фрак по тогдашней моде и купил шляпу с прямыми полями. Служба мало интересовала его. Он увлекался театром, балами, завел много новых знакомств, стал членом разных литературных обществ и тогда же вступил в кружок «Зеленая лампа».

Кружком тайно руководили члены политического общества, будущие участники восстания 14 декабря. Здесь, так же как и в кружке гусарских офицеров, читалась запрещенная литература, велись споры о будущем устройстве России, о свободе. Нередко Пушкин читал в кружке свои стихи.

Хочу воспеть свободу миру,

На тронах поразить порок. - говорил он в оде «Вольность», написанной в первый год после окончания Лицея. В пламенных строках своей оды он призывал бороться с тиранами, восстать против них:

Тираны мира! трепещите!

А вы мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

Увы! куда ни брошу взор—

Везде бичи, везде железы,

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы...

В другом стихотворении, «Деревня», восхищаясь русской природой, тишиной ее полей, светлыми ручьями, холмами и нивами, он говорит о том, что он, «друг человечества», не может всем этим наслаждаться:

Но мысль ужасная здесь душу омрачает

Среди цветущих нив и гор

Друг человечества печально замечает

Везде невежества убийственный позор.

Не видя слез, не внемля стона

На пагубу людей избранное судьбой,

Здесь барство дикое, без чувства, без закона,

Присвоило себе насильственной лозой

И труд, и собственность, и время земледельца

Тверже, определеннее в этих стихах мысли, мечты молодого Пушкина. Страстно восстает он против самодержавия и крепостничества, против того, что было в то время самым большим злом в России, с чем начинали бороться члены первых тайных обществ — будущие декабристы.

О, если б голос мой умел сердца тревожить! — говорил Пушкин. И, может быть, не совсем еще ясно понимал, как глубоко тревожит его голос сердца всех лучших русских людей, с какой надеждой и верой в будущее повторяют они строки из его послания «К Чаадаеву»:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Понятно, что политические стихи Пушкина, в которых с такой силой звучали свободолюбивые, гневные строки, никто бы не разрешил печатать. Но эти стихи знали по всей России, заучивали наизусть, составляли даже целые рукописные сборники, несмотря на то что за переписку и хранение пушкинских стихов людей преследовали. Якушкин, будущий декабрист, как-то прочел Пушкину одно из ненапечатанных его стихотворений. Пушкин очень удивился, откуда он его знает, и Якушкин сказал ему, что многие пушкинские стихи, такие, как «Деревня», «Кинжал», послание «К Чаадаеву» и другие, известны очень широко, а в армии нет ни одного грамотного прапорщика, который не знал бы их наизусть. Пушкин очень радовался этому, и, когда однажды ему попалось рукописное собрание собственных стихов, он, как рассказывают, целую неделю носился с ним и всем показывал.

Многие стихотворения Пушкина и при его жизни и много позднее запрещали помещать в учебниках и хрестоматиях. Грузинский поэт Акакий Церетели вспоминал, что когда на уроке русского языка один из учеников спросил, что писал Пушкин, кроме того, что помещено в учебнике, то «учитель до того перепугался, что вскочил с места и, заткнув уши, стал кричать: «Меня тут не было, я ничего не слышал, и ты ничего не говорил...» — И выскочил за дверь».

Но наряду с такими преподавателями были в царской России и честные, хорошие учителя, которые рассказывали детям правду о жизни крепостной России, учили их любить и понимать русскую литературу, читали им стихи Пушкина, Рылеева.

Писатель Панаев, например, рассказывает, как в гимназии, где он учился, учитель русского языка читал Пушкина, но при этом говорил: «Вы, однако, господа, не рассказывайте о том, что здесь говорится, вашему начальству». И, конечно, никому из учеников и в голову не пришло доносить.

В год окончания Лицея друг Пушкина, Иван Иванович Пущин, вступил в тайное политическое общество, и первой его мыслью было сказать об этом Пушкину, но и он и другие друзья Пушкина не сделали этого. Они знали, что впереди ждет их суровая участь, и слишком дорожили жизнью поэта, чтобы подвергать ее такой опасности. Все они хорошо понимали, что он с ними и что стихи его выражают их чувства и мысли.

«Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает»,— сказал царь Александр I, которому его шпионы доносили о все растущей популярности Пушкина.

Пушкину грозила ссылка в Сибирь. Друзья хлопотали за него; наказание было смягчено: Пушкина отправили в маленький глухой городок Екатеринослав (теперь Днепропетровск) на службу в канцелярию генерала Инзова — наместника Бессарабии.

Ранним майским утром 1820 года Пушкин уезжал в ссылку. У подъезда стояла дорожная коляска. Старый слуга Никита Козлов вынес чемоданы и сел на козлы рядом с ямщиком — он уезжал вместе с Пушкиным.

Пушкин велел ехать не к заставе, а на Мойку, в Демутов трактир, где жил Чаадаев, — он хотел проститься с ним. Но Чаадаев спал, и Пушкин не стал его будить...

«Мой милый, я заходил к тебе, но ты cпал; стоило ли будить тебя из-за такой безделицы», — писал он потом. Поехали дальше за Дельвигом и вместе с ним выехали за заставу. Дельвиг проводил их до Царского Села, где они еще так недавно жили и учились. Здесь они молча обнялись и простились