Православный форум Доброе слово

Так то ж, наверно, Виктор в бане ропщет, старцев греческих призывает. Вот у вас чакры то и забились, или этот...глаз третий.

10 плетей извольте получить. И мы всё забудем.

После гибели Анны Карениной под колесами поезда ее дочь Анну на воспитание берет Каренин. Вронский в глазах общества превращается в чудовище, и все, кто раньше злословил по поводу Карениной, теперь выбирают своей мишенью Вронского. Он вынужден уехать из Москвы, но и высшее общество Петербурга его не принимает. Следы Вронского теряются где-то в глубине России.

Каренин воспитывает детей Сергея и Анну одинаково строго. Но подрастающей Анне кажется, что с ней он обходится особенно сурово. Сережа иногда, обвиняя Анну в гибели матери, грозит ей, что папа оставит ее без наследства, что не видать ей приличного общества и что, как только она подрастет, ее вышвырнут на улицу.

Романа Льва Толстого в доме Карениных не держат, но Анна прочитала его довольно рано, и в ее сердце вспыхивает желание отомстить.

В 1887 году совпадают сразу несколько событий: умирает Каренин, Сергей Каренин осуществляет свою угрозу - выгоняет Анну из дому, и становится известно, что Вронский жив. Практически разорившись, бывший блестящий офицер живет в небольшом волжском городе. На последние деньги Анна покупает билет на поезд и, похитив из дома Карениных револьвер, едет, чтобы отомстить отцу.

Вронский живет в приволжском городе Симбирске одиноко. Свет даже такого маленького городка после выхода в свет романа "Анна Каренина" не принимает его, и Вронский вынужден вращаться н полусвете. Однажды он знакомится там со странной парой бывших каторжан, недавно амнистированных. Его зовут Родион Раскольников. Его молодая подруга - Катя Маслова. К Раскольникову Вронского привлекает еще и то, что волей случая они оба стали героями романов. Катя Маслова, бывшая проститутка, убившая любовника, завидует обоим и иногда говорит: "Вот напишу Льву Толстому, он и меня в роман вставит". Она даже иногда по вечерам пишет нечто вроде дневника, а потом отправляет листки в Ясную Поляну. На каторге она потянулась к овдовевшему там Раскольникову, но на свободе постаревший Родион не может идти ни в какое сравнение с сохранившим столичные манеры Вронским.

Раскольников в отчаянии, но сам он уже не может поднять руку на человека. Он решает найти исполнителя своей мести. Выбор Раскольникова падает на семнадцатилетнего гимназиста, у которого недавно казнен брат за покушение на царя. Володя Ульянов, читавший о судьбе Родиона Раскольникова, соглашается и из рогатки, почти в упор, свинцовым шариком в висок убивает Вронского. На крик Масловой сбегаются люди, собирается толпа, и в этот момент к дому на извозчике подъезжает Анна Каренина. Она понимает, что опоздала, что месть осуществить не удается.
Вечером в гостинице она узнает имя гимназиста, убившего Вронского, и то, что в городе созрел своеобразный заговор молчания. Из сострадания к матери Ульянова, уже потерявшей сына, и оттого, что Вронского все равно никто не любил, в свидетельство о смерти Вронского вписан апоплексический удар. Анна, не имеющая средств к существованию, в гостинице знакомится с купцом и на пароходе уплывает с ним.

Маслова в отчаянии, она должна вот-вот родить, но к Раскольникову возвращаться не хочет. Дождавшись родов, она подбрасывает родившуюся дочку в бедную еврейскую семью, а сама кончает жизнь самоубийством. Еврейская семья Каплан, приняла подкидыша, назвав девочку Фанни. Девочка знает, кто виноват в том, что ей приходится воспитываться в еврейской семье. Фанни решает отомстить.
Анна Каренина намеренно бросается в разгул, жизнь превращается в череду пьяных компаний и в переход от одного купца к другому. Идут годы. Однажды осенью 1910 года после пьяного кутежа в затрапезной гостинице Анна находит зачитанные прислугой книги Льва Толстого "Анна Каренина" и "Воскресение". Старая боль вспыхивает в душе Анны, и ей начинает казаться, что во всем виновен Лев Толстой, что именно он виноват в том, что брат выгнал ее из дому. Анна решает убить Толстого и отправляется в Ясную Поляну, послав по дороге телеграмму с угрозой. Лев Толстой понимает, что это не шутка, все бросает и бежит из Ясной Поляны. По дороге простужается и умирает. Анна снова опаздывает. Снова загул, попытка утолить воспоминания в вине.

Приходит в себя Анна только в 1917 году, когда узнает, что в Петрограде произошла революция, и во главе ее стоит тот самый гимназист из Симбирска, который убил Вронского. Это единственный человек, который сделал для Анны хоть что-то. Анна принимает революцию, уходит из занятого белыми города и присоединяется к отряду красных, которым командует Василий Иванович Чапаев. Она становится матерью этого отряда, обстирывает бойцов и готовит еду. Иногда в бою она ложится к пулемету. За это ее прозвали Анна-пулеметчица. Глядя на нее, комиссар отряда, уже выросшего в дивизию, Фурманов говорит: "Напишу роман, обязательно о ней расскажу, только придется фамилию изменить, а то не поверят. И помоложе сделаю".

В 1918 году Фанни Каплан настигает Ленина возле завода Михельсона и сказав: "Помни о смерти моего отца", - стреляет в Ленина из браунинга. Ее быстро казнят для того, чтобы никто не узнал о том, что Ленин в молодости был убийцей.

Гибнет штаб Чапаева, в живых остается только Анна, потому что ее узнал командир белых Сергей Каренин, ее брат.

Заканчивается Гражданская война и Анна перебирается в Москву, чтобы хоть иногда видеть Ленина, но в 1924 году Ленин умирает, и жизнь Анны теряет всякий смысл. Она опускается и идет работать в домработницы.

Однажды, сходив в лавку за подсолнечным маслом, она идет домой и на трамвайных рельсах вдруг вспоминает о смерти своей матери. Приближающийся трамвай кажется ей тем самым поездом. В ужасе
Анна бежит, выронив бидон с подсолнечным маслом на трамвайной линии возле Патриарших прудов...
[автор неизвестен]

Всё. Сдулся граф. Коса твоя при тебе останется , Валя.

Вита-Виктория , поздравляю тебя с днём работника культуры.

Чего вдруг По культуре у нас Вадя в разделе развития нецензурной лексике в русском языке)))))

Три поросёнка» на старославянском языке.
Сказание о трех свиниах
Во время оно, суща Нифъ – Нифъ иже от свиней суть, и два брата его жиста с нимъ их же имена суть Нафъ-Нафъ и Нуфъ-Нуфъ, яко же и братъ их свиниама быша. Нифъ-Нифъ и Нафъ-Нафъ юродивы быша, Нуф-Нуфъ же был свинъ, премудрости исполнен. Живуща же во стране добрей, идеже яли былие травное и от пчел сотъ, не в чем же имуща нужду, совещаша, глаголаше: яко мы, добрiи свинiи, живуща во стране добрей, не имамъ нужды, но несть нам идеже поселить ближних нашихъ, и вся имения наша. Возрастъ же имамъ пояти сибе женъ и родити сыновъ и дщерей, има же несть крова, ни ночлега не пристола домовъ наших. Сотворимъ же себе три кущи доблих, идеже вселимся с женами и чадами нашими и всемъ имением нашим. И бысть расприя в братии, яко же глагола кийждо сотворити домъ свой по желанию своему. И не решиша, како подобает сотворити домы своя, кийждо исшед сотворити яко же размышляше в себе. Сотвориша же Нифъ-Нифъ кущу из плевелъ, Нафъ-Нафъ из хврастия, а Нуфъ-Нуфъ из камене сотворша домъ.

И бысть, внегда почивали свинии сии на ложах своих подъ кровами домовъ своих, пришед въ землю ту волкъ, ища расхитити имения, его же не собра и пояти отъ скота, его же не пасох и не воздои. И уведе о поросяхъ сих, реша в себе поясти и. Пришедъ же Волкъ въ вар дневный к дому плевелному, в немъ же почивалъ Нифъ-Нифъ, не размышляя страха смертнаго грядуща к нему, дхну весьма зело на плевелы дома Нифъ-Нифова, и сотрясе стены дому того и рухнуша, яко не имеша основания на камени, вся же изъ плевелъ быша. Внегда же сокрушашася стены дома, восстав Нифъ-Нифъ от сна и рече: «О горе мне, яко не послушах увещеваний братии моих, рекших мне, яко не подобаетъ сотворити домъ из плевелъ! Азъ же по неразумию моему, сотвори сие, и чесо вижу и камо бежу ныне?» Уже отверзоша волку пасть свою на порося, избеже оный свинъ въ пределъ брата своего Нафъ-Нафа и волкъ гнаша его позади. И воставъ Наф-Нафъ от ложа своего, яко услыша толкуща брата, отверзоша. Вшед же въ горницу, возгласи Ниф-Нифъ гласоми велим «Увы мне! Яко волкъ лукавый пришед, разори имение мое плевельное и ныне грядетъ по мне ища пожрати ми!» И рече ему Ниф-Нифъ: «Пришел ты ко мне погубити и мя съ собою? Но не ужасайся же, яко не изъ плевелъ дом мой и не возможетъ волкъ зде яти ны». Еще же глаголаша има, пришед волкъ, грядущий въ следъ Ниф-Нифа, обрет дом, изъ хврастия сложен. И разуме, яко два порося сокрываста въ нем, паче озлобихся и взалках, дхну зело зело на домъ из хврастия и пошатнушася (домъ). И дхну паки, и сотрясошася стены и рухну домъ, яко же и дом Нифъ-Нифовъ. И обятъ страх велий свинии та, и излеста из хвраста дома, бежаста отъ волка в предел Нуфъ-Нуфовъ, весьма вопита, и хрюката, яко свинии бяше.

Услыша Нуфъ-Нуфъ шум, его же устрои братия его бегуща, исшед во сретение има. Узреша же бегство братий своихъ зело ужаснуся и рече имя во сретение «Чесо убо неподобное творита? Аще вы буйи есте, да бежита от волка, наипаче же должно вама сидета в домахъ своихъ, егда придет волкъ?!»

Она же реста ему, яко не огради их домы ихъ от волка и како разрушишася (домы), како бегство сотвориша и силъ уже не имут сокрытися от него. И рече Нуфъ-Нуфъ: «Внидете же подъ кровъ дома моего, или я не братъ вамъ?». Внегда же вниди свинии в домъ и затвориша двери дома Нуфъ-Нуфова, иже изъ камене суть, пришедъ къ дому волкъ, взалкавъ зело и ярости приисполнен пожрати поросей сихъ; не размышляше въ себе, яко домъ сей изъ камени сложен, дхну на него и ничесо же бысть стенамъ дома, дхну паки и паки. Разум же, яко не тако подобаетъ пояти поросей, въ доме семъ таящихся, влеша на кровлю дому сего, мняше пролести въ дымоходъ пещи огненней, юже устрои Нуфъ-Нуфъ в дому своем да согреетъ та вся ближняя его. И услыша, поросяти, яко же волкъ яко змий ползоша въ дымоход дому каменного, его же сотвори Нуфъ-Нуфъ, сотвориша очагъ в пещи и огнь возгореся, умори волка, той бо просунуша носъ с вой в пещь и застряша яко Виний Пухъ, быхъ же волк весьма упитанъ.

И
возрадовашася свинии о избавлении отъ волка.

граф Бестужев писал(а):

Это замечательно. Я подобное писал , в своё время. Но , теперь , считаю , что это глумление. Я напишу рассказ в записках ветеринара. Он реальный , но боюсь , его уничтожат как и предыдущий.

Хорошо, принимаю ваше мнение:но в чём глумление? Сюжет,язык, подача?

граф Бестужев писал(а):

Это замечательно. Я подобное писал , в своё время. Но , теперь , считаю , что это глумление. Я напишу рассказ в записках ветеринара. Он реальный , но боюсь , его уничтожат как и предыдущий.

Хорошо, принимаю ваше мнение:но в чём глумление? Сюжет,язык, подача?

Конечно, сам перевод сказки на старославявнский - это не глумление. Все дело в стойкой ассоциации с текстами Священного Писания. Где мы еще можем слышать или читать славянский? Только в храме или дома, на молитве. В общем, это язык для общения с Богом. ))
Отсюда такое чувство неловкости, неправильности: вроде бы и сказка, ничего особенного - но язык-то! язык богослужебный.

Пожалуйста, если кто знает в Волгограде (бывший Сталинград) храмы с сурдопереводом служб (это для глухих типа) дайте знать. Ситуация в общем критическая. Масса тянущегося народа окучивается иеговистами, т.к. в православных храмах ничего не понимает, а у сатанистов в попу целуют и на пальчиках рассказывают. А там дальше у слабых мозгов и кукушка едет.

© РИА Новости. Евгений Биятов

Перейти в фотобанк





МОСКВА, 26 мар — РИА Новости. Вечером в воскресенье в столице ожидается резкое ухудшение погоды, предупреждает столичный главк МЧС.

Москву в последнюю неделю марта ждет похолодание до минус восьми градусов


По данным ведомства, с 20:00 26 марта до 06:00 27 марта в Москве прогнозируется снег и гололедица. При этом порывы северо-западного ветра могут достигать 20 метров в секунду.

В МЧС отметили, что из-за налипания снега возможны повреждения линий электропередачи и повал деревьев. Кроме того, из-за осадков местами возможно ухудшение видимости, затруднение движения транспорта и возникновение заторов на дорогах

Я ВЕРНУЛСЯ С АФОНА
Архимандрит Андрей (Конанос)

Обрести себя
Я опять на несколько дней уехал на Афон. Несколько дней я отсутствовал… четыре-пять. Я уехал немного очистить свой ум. Я уехал успокоиться и восстановить душевное равновесие. Я уехал отдохнуть, обрести себя и снова прикоснуться к моему Господу. Теперь я вернулся. И подумал, что сегодня не буду говорить на ставшие привычными темы, а расскажу лучше что-то новенькое: поделюсь свежими воспоминаниями, свежими впечатлениями из этой недолгой поездки – паломничества на Святую Гору. Я расскажу о том, что меня поразило.

Как прекрасны были эти дни без телефона, e-mail᾽а, телевизора, новостей, радио, журналов и газет, без всего подобного! Ум очищается. Мой ум очистился всего за несколько дней. За несколько дней успокоилась моя душа. Как прекрасна эта реабилитация! Ты понимаешь, что здесь, в миру, мы живем ненормальной жизнью. Только не завидуй мне, слыша всё это! А-то некоторые говорят: «У тебя есть возможность, потому ты и едешь», – а уехать ведь не так-то просто (имея в виду, что и мы бы хотели взять отпуск, но не можем оставить свои обязанности, людей, которые в нас нуждаются). Невозможно исчезнуть бесследно, живя в этом мире. И всё же временный отдых необходим. У каждого существует потребность в отдыхе, и надо отыскать немного времени для него.

Тот, кто может, пускай отправится на Святую Гору, другой – к себе на дачу, восстановиться душевно, третий в паломничество, и так умиротвориться. Сам Господь, когда Его ученики вернулись из миссионерского путешествия, в которое Он их посылал, сказал им: «Придите вы сами… и почийте мало» (Мк. 6: 31). Отдохните немного. Человеку нужен отдых. Отдыхая, ты понимаешь, насколько противоестественной стала наша жизнь в городах! Сколь нездоровым сделался наш ум! Мы теряем голову от непрерывного шквала новостей, событий, информации и сами не отдаем себе в том отчета. Более того, мы ощущаем потребность в подобном безумии, и без него нам дискомфортно!

А я хочу тебя спросить: ну что такого случилось со мной за эти дни, когда я вообще не смотрел телевизора, не видел новостей и ничего не знал о том, что происходит? Не зная о том, что творится в мире, я молился о мире словами молитвы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мир Твой». Я не знал о последних событиях и их развитии. А зачем мне было знать все подробности? Они и так известны: проблемы, еще раз проблемы, войны, экономический кризис, трудности, болезни, землетрясения, наводнения. Разве мы не в курсе? Разве не одно и то же приключается постоянно? Разве не одно и то же повторяется изо дня в день, и мы узнаем об этом, но ничего не делаем? Ведь ты слышишь обо всем этом, а не молишься! Там я не слышал, не знал, не получал новостей через мозг, но имел извещение от Бога через сердце и молился об этих людях, об этих ситуациях и т.д. Здесь, в городе, мы слушаем новости, и они проходят, едва касаясь нашего сердца, нашего ума. Затем они уходят, теряются, а мы реально заболеваем.

Наша жизнь противоестественна. На Афоне же всё непорочно и первозданно – там всё подлинное и прекрасное!
Жизнь, которой мы живем, противоестественна. Мы пьем ненастоящую воду и дышим нечистым, несвежим воздухом. На Афоне же всё непорочно и первозданно – там всё подлинное, настоящее и прекрасное! Очищаются легкие твоего сердца и твоей груди. Ты пьешь воду, она тебя освежает, и ты насыщаешься подлинностью вещей. Чистую воду, из журчащих ручейков, стекающих с гор. А воздух!.. Ты вдыхаешь настоящий кислород, ты вдыхаешь йод моря! Ты глядишь на море, широко раскрыв глаза, и тебя переполняет радость! А в городе ты смотришь по сторонам, и твой взгляд натыкается на многоэтажные коробки, на колонны, на асфальт, на светофоры. Здесь – будоражащие шумы. Там – безбрежный покой! Ты слышишь пение птиц, ты видишь монахов, которые тихо выполняют свои работы, свои послушания. Неторопливый ритм жизни… Всё происходит неспешно. Приходит один кораблик в день, и ты себе говоришь: «Пойду его встречу». Всё происходит без волнения, без паники, без спешки. Как же это прекрасно! Как мне это нравится! Теперь, когда я вернулся в город, я говорю: «Как мне было хорошо там, с отключенным мобильным телефоном!» (Вот она, наша зависимость от смс-сообщений и звонков! Я нужен людям, они нужны мне, я должен встретить того-то, увидеть, не упустить!) Какое же это освобождение! Ты вновь обретаешь себя. Как это замечательно – снова стать самим собой, таким, каким тебя создал Господь! Ведь Он сразу поместил человека в спокойный ритм жизни, на природу.

Не думай, что я наслаждался всем этим бесконечно долго. Я сказал: речь идет четырех-пяти днях. Это не так долго. Но так сильно! Польза, которую ты получишь, оставляет глубокий след в твоем сердце – след тишины и покоя. Как-то ночью я вышел из кельи, направляясь на службу (на службу монахи поднимаются в 3 часа), и посмотрел на небо. 3 часа ночи! На Афоне другие люди! Они пребывают в молитве! Я смотрел на небо, усеянное звездами, дивными звездами, которых из-за смога в городе не разглядеть. И не проснуться в городе в такую рань. Там у тебя просто нет стимула так легко подниматься на рассвете! А стимул – это группка людей, которых ты видишь: 40 отцов (или 50–60, в зависимости от монастыря), все они встают на службу, и один увлекает за собой другого, один вдохновляет другого, один воодушевляет другого, и тогда ты говоришь себе: «Я не один». Так и в кельях: там слышится шум от поклонов «кап-куп, кап-куп»… и кладут, и кладут поклоны монахи, молятся за весь мир, и ты спрашиваешь себя: «А что же я, неужели я буду бездельничать?»

Здесь горит огонь молитвы! Здесь сердца людей пылают молитвой! От них воспламеняешься и ты! Даже будучи лентяем или вовсе бесчувственным и безразличным человеком, ты встряхиваешься: «И я тоже буду молиться так, как молятся все!» Это ликующее торжество молящихся братий передается и тебе. Как чудесно было посещать те службы в 3 часа утра! На них я видел людей, очень значимых, очень святых, лишь одно воспоминание о которых сейчас дает мне силу. Только подумаю о них – и мысленно кладу перед ними поклон, лобызаю их руку и стопы и благодарю за то, что они есть. И только за то, что ты есть, отче, на Святой Горе, только за то, что ты есть, я хочу тебя благодарить. Ничего не делай, отче, кроме молитвы… Ты никогда не будешь строить домов, ходить на работу, приносит пользу, как принято говорить, обществу. Но твой вклад настолько велик, что, лишь подумав о тебе, я сразу воскресаю к жизни, пробуждаюсь от спячки, хочу исправиться и что-то сделать!

Архимандрит Андрей (Конанос)
http://www.pravoslavie.ru/72691.html

Неожиданно вернулась зима. Вернулась сумеречным полуднем на хрустальных гранях крупных белых снежинок. И захотелось светло печалиться.

Я надел наушники и включил альбом Western Pansori авторства одного из моих любимых современных композиторов Кирилла Морина. Под перепев лютни и прибойный строй виолончелей вошёл в заснеженный сосновый бор. В общем, оформил окружающий мир под предполагаемый сплин.

И тут же опечалился пониманием, что за последние три года потерял для себя Одессу. Видимо, потерял безвозвратно. Если одесситы решили жить без нас, то из уважения к городу нельзя им мешать.

Так что — потерял.

Сейчас расскажу что.

Лето 1969-го. Мне три года, и воспоминания подобны мозаичному стеклу: тёплая каменная набережная, ультрамариновое небо, огромные якорные цепи, уходящие в бриллиантовую глубь, длинный стол во дворе, на который я смотрю с качелей, подвешенных на стальной трубе между двумя каштанами. Взрослые шумят, накрывая на стол, надеясь успеть до заката. Потом сам закат — пурпурное марево, проливающееся сквозь кованые решётки изгороди. Синие огоньки керосиновых фонарей. Соседская бабушка стучит серебряной вилкой по гранёному стакану. В наступившей тишине бабушке вторит рында со стороны моря.

Лето 1987 года. На пике сердечной драмы приезжаю с шестью рублями в Одессу к брату. Шесть рублей тут же спёрли цыгане. Заморочили голову, напихали конфетных фантиков с обрезанными у меня же волосами — и спёрли. Видимо, очарованная моей клинической простотой, одна из цыганок вернулась обратно и шепнула мне на ухо слова, которые на долгие годы сделали меня самоуверенным нахалом.

Слава богу, брата быстро нашёл, хотя адрес толком не помнил. Стучал в окно наугад. Брат кормил барабулькой и смешно рассказывал о своём одиночестве. Вечером того же дня я спёр у брата из коллекции три юбилейных рубля и поехал обратно, чтобы вернуться спустя четверть века и так же наугад стучаться в первое приглянувшееся окно и так же угадать. Опять есть барабульку и слушать смешные рассказы про одинокую жизнь старого моряка, а уходя, тайно сунуть в комод запечатанные в целлофановые конвертики три юбилейных рубля, купленные загодя в антикварном отделе Московского дома книги.

Лето 1992 года. Съёмки у великой Киры Муратовой. Каждому артисту на съёмочной площадке эта космическая женщина строгим голосом раздавала строгие распоряжения, и только когда я обратился к ней с вопросом, каким бы она хотела меня увидеть в кадре, она ласково приобняла меня и ответила: «Таким, какой вы есть, Иван! Меня только этот человек устроит».

Я так старался ей угодить, что выкурил в кадре десять трубок табака и маялся всю ночь дикой мигренью. Мой друг и коллега Рената Литвинова ради меня отвлекалась от себя и посылала такси в аптеку за лекарством.

В последний съёмочный день перед отъездом я посетил оперу. Давали «Риголетто» на итальянском и украинском языках. Я поинтересовался у дамы в гардеробе: отчего такая дикая смесь?

— Лето. Все нормальные гастролируют, — доступно объяснила она.

Лето 2012 года. Я приглашённый член жюри городского фестиваля юмора. Мне сняли шаляпинский номер в «Англетере» с видами на Французский бульвар, на одной из лавок которого Леонид Утёсов впервые заглянул в глаза своей будущей жене, а на другой Александр Грин ночевал после первой смены в портовых доках, пока не снял комнату.

На балконе — бокал Dom Perignon года моего рождения и приветственный взмах ожидающей меня внизу группе журналистов и барышень неземной красоты. Как же хотелось соответствовать! Как же хотелось не разочаровать!

А потом опять опера. Любовно увитый золотом и устланный пурпуром сумрак зрительного зала, перед которым я со сцены оправдываюсь перед одесситами за желание спеть то, что прилично петь, да ещё обычному смертному, с этой сцены категорически невозможно. Но Одесса — родина «Алых парусов». Невозможное невозможно. Вот из зала меня благословляет хрипатый баритон: «Пойте, отец Иоанн! Пойте уже!»

И я пою как заклинание: «Есть город, который я вижу во сне...»

На припеве весь зал встаёт и поёт со мной: «У чёрного моря!!!»

Если бы было в моих силах сейчас поделиться тем, что я почувствовал в то мгновение, то дальше бы вам не дали читать слёзы.

Увы, нет у меня такого таланта.

Может, это к лучшему, и вы никогда не почувствуете, что почувствовал я весной два года спустя, когда горел Дом профсоюзов. Пусть больно будет только мне.

Точно в песне поётся: «И вдоволь не мог надышаться».

И никогда не смогу.

P.S. Хотя Одесса — это Одесса...

Иван Охлобыстин