Православный форум Доброе слово

В ЖЖ одна знакомая начала выкладывать записки своей родственницы -монахини Ксении (в миру Марии Константиновны Смирновой). Буду по-возможности выкладывать здесь, потому что очен интересно и полезно читать про таких людей - живых носителей веры.
Это предисловие самой знакомой:

Начну потихоньку выкладывать записки о жизни очень близкого нам человека. Это история семьи, людей с глубокой верой. Жизнь их во многом трагична, но это очень светлые люди. Одной встречи с ними достаточно, чтоб человек запомнил их на всю жизнь. Автор записок и ее сестра уже весьма пожилые и слабые здоровьем, но их дом всегда полон людей, к ним тянутся за советом, просто погреться, всегда рады оказать им помощь. Мы и сами прожили с ними два года, много было не простого, но это светлый отрезок моей жизни. Все, о чем здесь пишется, я слышала просто в разговорах за чаем, повторяемых неоднократно. А чему-то и сама была свидетелем. Это троюродные сестры моего свекра, тетя Муся (мон. Ксения) крестная моего мужа
Это - автора записок, матушки Ксении:

Предисловие.

Только в конце жизни я стала понимать, что самое большое и, может быть, единственное истинное счастье в жизни и величайшая милость Божия - быть православным человеком с детства, родиться и жить всегда в вере, всегда с Богом. Многое видишь совсем иными глазами, говоришь и чувствуешь все по-иному, чем люди, не знавшие веры. Им гораздо труднее, надо “открывать Америку” в каждом “странном” случае, сомневаться, ничему не доверять, снова уходить мыслью в пустоту, так ничего и не поняв, ибо веру и чудо в пробирке не проверишь.

Эти записки появились, к сожалению, поздно, но причины, в основном, две. Первая – та, что очень многие люди (верующие и неверующие), когда случайно слышали наши рассказы (устные) о чудесных явлениях, бывших в наших семьях, с удивлением спрашивали, почему же мы не записываем всех этих чудес, и что это необходимо записать, это и интересно, и может быть полезно неверующим - когда что-то таинственное, необъяснимое, “ чудесное” происходит где-то, с кем-то неизвестным – это может и не задеть людское воображение – мало ли что говорят, все – сказки. А когда ты реально знаешь людей, существующих, живых, уважаемых и любимых, и вдруг с ними реально были такие события, и им не верить ты не можешь, то чудеса становятся более понятными, зримыми, задевающими душу.

Вторая причина, заставившая писать - наше удивительное время, когда стали открывать и восстанавливать из руин храмы, и все “тайное” становится “явным”.

Так случилось и с нашим дедом – Владимиром Николаевичем Максимовым – многие годы гонимым, неизвестным, сидевшим в лагерях и тюрьмах за принадлежность к истинно-православной вере, вынужденным скрываться и умершем в изгнании. Работы талантливого архитектора тоже были в неизвестности, выполнялись под чужими фамилиями, были разрушены и не достроены. Теперь же все стало по-иному. В Детском селе (б. Царское село) восстановлен собор, строившийся им в соавторстве с Покровским; идет служба и в пещерном храме, где весь интерьер и отделка принадлежат дедушке; восстанавливается и храм под Ялтой (в Массандре), построенный во имя Святителя Николая (по заказу императрицы Александры Федоровны).

Из Ялты приезжал к нам священник (о. Валерий), назначенный туда настоятелем, которому удалось увидеть проекты дедушки в музее Детского села, и где он получил наш адрес. Кстати, в музее дедушке (В.Н.) отведен целый зал, и неподалеку идет восстановление и реставрация разрушенных за годы советской власти казарм царских войск – последнее место архитектурных трудов дедушки, любимого архитектора Николая II, убегавшего от своей охраны, чтобы побеседовать и пофилософствовать с Владимиром Николаевичем.

Отец Валерий, услышав некоторые наши рассказы, тоже просил обязательно их написать – и чудеса от Святителя Николая, и о помощи от В.Н., бывшей после его кончины - это ведь строитель его храма.

Уж раз обещала – надо писать, хотя “писатель” я очень плохой, в чем и прошу прощения у читающих. Несомненно, все можно было бы написать полнее, интереснее, но у меня не хватит на это ни сил, ни времени, может быть это сделает сестра – Наталья Константиновна – у нее получится несомненно лучше.


P.S. Я чаще всего пишу во множественном числе – “наши, нам”, потому что мы с сестрой (Натальей Константиновной Смирновой) очень дружны и едины духом и мыслями, и поэтому писать от “себя” не хочу.

“Последний урок”.
Наш прадед, Николай Андреевич Максимов, был человеком глубоко и всесторонне образованным, окончил три факультета Казанского университета, и среди своих друзей был известен под именем “Сократ”.

Но, прежде всего он был глубоко верующим православным христианином.

Ко времени революции он переехал в г. Белебей, где преподавал в мужской гимназии. Дома он занимался со своей внучкой, нашей мамой – Ириной Владимировной, давая ей возможность ускоренным темпом завершить гимназическое образование, так как по обстоятельствам семья его сына Владимира Николаевича вынуждена была уезжать из Белебея.

Завершив курс наук, Николай Андреевич сказал маме (своей внучке), что наступает непредсказуемое и страшное время отступления от веры и поэтому он хочет, чтобы она запомнила самый важный последний урок: никогда не сомневаться в бытии Божием. А чтобы утвердить ее в этом, он обещал ей, что придет к ней, когда умрет!

Это было в 1919 году, когда мама наша с отцом Владимиром Николаевичем и матерью Анной Александровной уехали из Сибири и поселились под Клином (Сарпово). Прошло несколько лет, семьи жили далеко друг от друга, и переписка была очень затруднена из-за сложного времени. Ирине было лет 17, когда произошло событие, запомнившееся на всю жизнь. Недавно было письмо от деда, из которого явствовало, что Николай Андреевич здоров.

Мама очень не любила свою внешность и старалась не глядеть в зеркало, мимо которого часто приходилось проходить в Сарпове, так что она старалась быстро проскочить мимо него. Но в какой-то день что-то заставило ее поглядеть в зеркало, где к величайшему удивлению, она увидела стоящего Николая Андреевича, любимого деда своего, на приезд которого, судя по письму, никакой надежды не было. Радуясь встрече, Ирина быстро обернулась, но сзади никого не было. Снова посмотрев в зеркало, увидела деда, но изображение уже таяло, и не было таким ясным, как первое.

Тут она вспомнила его обещание и запомнила день и час его появления. Когда через месяц пришло из Белебея письмо о кончине Николая Андреевича, день и час смерти точно совпали с видением.

Какова же должна быть сила веры и дерзновение в молитве праведника, чтобы быть уверенным в исполнении прошения, чтобы не обмануть ребенка.

P.S. Николай Андреевич въяве являлся маме уже через много лет еще раз, но об этом – позже.

“Мама будет жить!”

Наш дед, Владимир Николаевич Максимов, родился в 1882 году, был архитектором-художником, и, как и его отец, Николай Андреевич, глубоко верующим православным христианином. Женился он на Анне Александровне Смирновой, внучатой племяннице Д.И.Менделеева, тоже художнице. Бабушка происходила из многодетной интеллигентной семьи, и многие из ее братьев были первооткрывателями в авиации, кораблестроении, биологии. Но, к великому огорчению Владимира Николаевича, семья жены была далека от веры, и он старался хотя бы своих детей воспитать в православии, и молился, конечно, о жене.

В период гражданской войны Анна Александровна тяжело заболела тифом, и врачи не давали надежды на ее выздоровление - жена была уже при смерти. В это время старшей Ирине было 13 лет, младшей Злате – 1 год.

Страшную ночь борьбы врачей за жизнь жены, Владимир Николаевич провел в дерзновенной молитве, прося Господа сохранить ей жизнь, не для себя или детей, но чтобы она обрела веру и ушла из жизни православным человеком.

Под утро дедушка (В.Н.) разбудил маму нашу Ирину и сказал: “Иленька, мама будет жить, мне было отвечено”.

Действительно, бабушка прожила еще сорок лет, и скончалась глубоко верующим человеком. И мы, внуки, на слух постигали славянский язык, слушая ее чтение вечерних и утренних молитв и жития святых.

_________________
Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство.
Святитель Игнатий Брянчанинов.

Арест. Кемь. 1931-32

Владимир Николаевич был арестован в 1931 г. по доносу, попав в так называемый “Пасхальный набор”, когда Светлое Христово Воскресение совпало с 1-м мая.



Была объявлена пятилетка безбожия, и комсомольцев призывали выявлять “врагов народа” – верующих, платя за каждую “голову” иудины 30 сребреников – 30 рублей и месячную зарплату.

В тот страшный год попало под арест множество священнослужителей, епископов и просто верующих мирян, вроде деда. С обвинением в принадлежности к “истинно православной церкви”, Владимира Николаевича продержали на Лубянке несколько месяцев, пытая круглосуточными допросами, заставляя подписывать ими же составленные “документы” и доносы на других людей, пытаясь создать “дело” - обвинить “церковников” в заговоре против советской власти. Но никто из православных не подписал ложных доносов и обвинений, так что “заговора” и “дела” не получилось. Всех разослали по разным лагерям, и дедушка попал в г.Кемь (недалеко от Соловков) на лесоповал.

Владимир Николаевич был поставлен истопником в теплицу, а при северных морозах топить надо целые сутки. В качестве дров доставляли с лесоповала огромные пни, которые надо было в одиночку разбивать двуручной ржавой пилой и колуном! Здоровье деда и так не было мощным, но на такой работе, при полуголодном существовании, совсем было подорвано.

Начальство лагеря скоро поняло, что прибывшие православные арестанты слишком честные люди и не побегут, так что летом и осенью выпускали их в лес за ягодами и грибами, приказывая явиться к определенному часу, что все и исполняли, неся на общую трапезу все, что удалось собрать.

Через год-полтора, лагерное начальство потребовало заменить немощных “стариков”, неспособных работать на лесоповале, в 1933 году Владимир Николаевич был освобожден из лагеря и отправлен на поселение – не ближе 100 км от Москвы. Дедушка скитался и работал по разным городам и несколько лет прожил в Муроме, зарабатывая, чем и как сможет.

Последние годы. Кончина Владимира Николаевича. Похороны.

К началу войны Владимир Николаевич уже очень ослаб и нуждался в помощи, не имея возможности зарабатывать своим трудом. Дочери перевезли его домой, в Кратово, где он тайно жил и о чем знали только самые ближайшие друзья-соседи – священник, врач, и сосед-строитель, православный человек, помогавший дедушке строить поселок еще в 27-28 году – Алексей Григорьевич.

Старшая дочь Ирина с мужем (К.В.Смирновым, будущим священником, и детьми Наталией и Марией) вынуждены были уехать в эвакуацию на Волгу под Сталинград, куда по приказу был отправлен институт, в котором работал отец. Когда под Сталинградом стали разворачиваться бои, Константин Васильевич (наш папа) был отправлен на фронт (по состоянию здоровья и возрасту попал не в действующую армию, а на трудфронт). Институт на последних баржах бежал из Сталинграда, но доехали только до Вольска, где были сплошные цементные заводы. Там мама (И.В) работала кладовщиком института, жила с нами в землянке и подрабатывала буханку хлеба, нося через Волгу для института пуд хлеба.

Поздней осенью (ноябрь) в темную и ненастную пору, мама шла домой. Небо было затянуто темными плотными облаками. Что-то заставило ее взглянуть на небо – неожиданно раздвинулись облака, и мама увидела в прорыве огромную падающую звезду: маму поразила мысль “папа умер”. Она знала, что Владимир Николаевич болел очень тяжело, ибо он, любя ее и, жалея, писал, что “приполз бы к ней, если бы мог”. Она запомнила день – действительно, тогда 16 ноября 1942 года отец ее скончался.

В Кратове в то время оставались жена его – Анна Александровна, средняя дочь Елена Владимировна и хрупкая болезненная Злата, младшая; а также две престарелые родственницы – Мария Антоновна и София Антоновна,две ветхих старушки, скончавшихся буквально через несколько дней. Никого из знакомых, знавших о живущем в тайнике Владимире Николаевиче и его болезни не было – ни врача, ни священника. Дома был только сосед Алексей Григорьевич, да и тот тяжело болел, и помочь не мог.

Лошадь с телегой удалось сговорить, но надо было снести по узкой лестнице гроб со 2-го этажа. Неожиданно поблизости оказался отряд солдат, и начальник отпустил нескольких ребят на помощь. Гроб поставили на телегу, и “процессия” тронулась – возчик и идущие за гробом жена и двое дочерей. Больной Алексей Григорьевич, глубоко верующий человек, и очень любивший и уважавший Владимира Николаевича, вышел к своей калитке, чтобы поклоном проводить покойного - поклонился, проводил взглядом и ушел. Только через несколько дней, когда он смог дойти к ним сам, он с удивлением спросил, откуда же в такое время собралось столько народу, чтобы проводить покойного: “ведь за гробом шли епископ и священники, и еще масса народа?!”

Только тогда, когда Алексей Григорьевич рассказал о виденной процессии, сопровождавшей гроб, объяснился им еще один эпизод этой печальной поездки. Но теперь ясно подтверждающий, что так и было. Дело в том, что когда телега с гробом проезжала через мост в Раменском, где было кладбище, встретился им один православный мужичок, который перекрестился, снял шапку и поклонился гробу, но, к удивлению шедших за гробом трех женщин сказал: “Народу-то, народу-то сколько!”.

И поведение православного человека, встретившего похоронную процессию, и удивленно-серьезное его восклицание говорило лишь о том, что он реально видит то, что его поразило.

Очевидно, действительно, Владимира Николаевича провожали души усопших его друзей, среди которых были и епископ и много священников, за которых он молился.

Трудно объяснить это теперь слабым нашим разумом, но зачем-то дано было это видение двум православным людям в один и тот же день, чтобы сомнений уже не было?!

И еще маленькая деталь, касающаяся этого же дня похорон.

На кладбище в Раменском, от ворот его и до могилы идти достаточно далеко, но нести гроб пришлось возчику и Елене Владимировне - больше было некому – и жена и Злата слишком слабы, да и проход узок. Гроб был большой, так как Владимир Николаевич отличался высоким ростом и хотя был истощен болезнью – ноша эта не для двоих. Но Елена Владимировна говорила, что веса у гроба совсем не было, и идти было необыкновенно легко.

Чудеса после кончины Владимира Николаевича.

После кончины отца (Владимира Николаевича) стали случаться чудеса - явная и зримая помощь детям от него при мысленном (молитвенном) к нему обращении (в экстремальных случаях).

Война, 42-43 год, жизнь все сложнее и труднее. Стало необходимо ездить менять вещи на продукты. Это сложное дело досталось хрупкой и болезненной младшей его дочери – Злате, так как средняя Елена работала, а старшая –Ирина – вынуждена была по приказу уехать с мужем и детьми в эвакуацию под Сталинград!

Злата ездила менять вещи не однажды – и со знакомой и одна. Ездили незаконно, без билетов, на крышах и подножках, гонимые милицией и проводниками. Вскакивать на подножки приходилось в последний момент, когда поезд уже трогался, и милиция уже не могла задержать или сбросить незаконного пассажира. На остановках и полустанках надо снова соскакивать и прятаться от милиции, и опять ловить момент, когда можно будет вскочить обратно на тот же поезд, ибо, когда будет следующий и сможешь ли на него попасть – неизвестно. Особенно тяжело было ездить менять, конечно, зимой, так как в мороз все было еще сложнее.

Злата Владимировна ездила “менять” обычно вдвоем со знакомой женщиной (Ксенией и девочкой Зоей),которые знали какие-то “хлебные” места, и где можно было переночевать в деревнях, оставить у кого-то свои вещи.

Во время одной из таких зимних поездок, после “удачного” похода, с тяжелыми мешками намененного добра случилась беда, – Зоя стала замерзать, сказала, что ей совсем плохо, и она не может уже держаться на подножке, и что на ближайшем полустанке она сойдет, а “ты поезжай домой одна”. Злата, конечно, ужаснулась – оставить замерзающую подругу одну невозможно, тем более что было известно, что следующий поезд – через несколько часов, это верная гибель на морозе.

Злата постаралась успокоить Зою, говоря, что полустанок уже совсем близко, и она ее одну не оставит, а сама из глубины сердца стала молиться, и обратилась к горячо любимому умершему уже отцу (Владимиру Николаевичу): “Папа, помоги!”.

Когда подъехали к полустанку, Злата с трепетом спрашивает Зою: “Ну, как, слезаем?” Но в удивлении слышит ответ: “Что ты, мне так жарко, никуда не слезаем, едем дальше!”

Так, молитвенной помощью Владимира Николаевича “меняльщицы” благополучно добрались домой.

В другой раз в подобной поездке Злата сама стала замерзать, и поняла, что руки коченеют, и она вот-вот упадет, так как не может держаться за поручни лесенки около вагонной двери. Она снова горячо взмолилась, обращаясь за помощью к Отцу Небесному, молитвами умершего своего земного отца (кстати, Владимир Николаевич ей разрешил в экстремальных случаях жизни просить помощи “его молитвами”).

И после молитвы Злата ясно ощутила тепло и спокойствие, и увидела, что сзади нее на той же подножке, держась обеими руками за поручни, стоит папа!

Вот она, сила молитвы и скорое услышание святых!

Злата Владимировна хорошо знает силу молитвенной помощи отца – в сложных и тяжелых обстоятельствах она ездила на могилу Владимира Николаевича в Раменском, просила его молитв и получала помощь.

В действенности этой помощи убедилась и племянница Златы Владимировны – Наталия Константиновна - муж ее умирал от рака, боли временами становились нечеловеческими, и, хотя он переносил их с великим терпением без единого стона, но от боли терял сознание, а в какой-то момент интоксикация (отравление) сказалась так, что его стали мучить галлюцинации. Наташа была в ужасе: пережить это было невозможно, чтобы такой разумный, четкий, терпеливый и твердый в православных устоях Юрочка – теряет рассудок! В этот день приехала к ним Злата навестить больного. Наташа пожаловалась ей на эту беду, и Злата сказала: “Надо съездить к папе”. Съездила на могилу Владимира Николаевича, попросила, и – разум не замутился у мужа больше ни разу, до самой его кончины.

Молитвенную помощь от умерших отца (Владимира Николаевича) и деда (Николая Андреевича) имела и Ирина Владимировна, старшая дочь Владимира Николаевича, наша мама.

Наш отец, Константин Васильевич Смирнов, после возвращения с фронта, поступил в Духовную Академию (только что открывшуюся), стал священником, и прослужил 19 лет в Сокольниках.

В Сокольниках в течение многих лет был староста, поставленный райкомом, как часто было в те годы, который невзлюбил папу за его прямой и неподкупный нрав, не терпевший фальши и не боявшийся говорить правду “начальству”. Было у папы и еще “неудобное” свойство – он, проработавший до службы в храме 25 лет бухгалтером (до войны К.В. был главным бухгалтером Главка наркомата стройматериалов) - хорошо разбирался в сложных финансовых делах, и всегда вел борьбу с финансовыми органами района, начислявшими неимоверные суммы налога “подоходного” неизвестно откуда взявшегося. Присылавшиеся к уплате подоходные налоги были такими фантастическими, что священнослужители не в состоянии были их платить, и им приходилось жаловаться в фин. органы, в райком, вести постоянную борьбу с грабительскими поборами. У нас в доме было две “описи имущества” (за неуплату налога), хотя приходившие от фин. органов комиссии в удивлении спрашивали: “а что же описывать? – при таких доходах люди должны жить богато”.

Все эти столкновения с несправедливостью, постоянная борьба с клеветой и нечестным начислением налогов окончательно подтачивали здоровье отца,который пришел с фронта с “белым билетом” – полной нетрудоспособностью, и привели к тяжелым болезням – папа перенес два инсульта.

Во время одной из таких болезней, когда положение отца было очень тяжелым, и он лежал без возможности двигаться и говорить, а мы дети, были еще учащимися, мама была в большой тревоге: на ее плечи ложился непомерный груз моральных и финансовых проблем.

Обуреваемая всеми обстоятельствами, с мятущимися от горя мыслями, почти доходя до отчаяния, чувствуя одиночество и безвыходность, Ирина Владимировна шла от Сокольников по направлению к Красносельской, и думала: “Не к кому обратиться, ни от кого нет помощи - нет ни отца, ни деда в живых, некому посоветовать или помочь!”

Была зима, мела пурга; мама подходила к железнодорожному мосту перед Красносельской. И вдруг она остановилась пораженная – она увидела совершенно ясно, что навстречу ей от моста идут быстрым и решительным шагом оба – дед и отец – оба высокие с развевающимися бородами, и оба ведут между собой серьезную беседу и очень спешат. Владимир Николаевич и Николай Андреевич поравнялись с мамой, обошли ее с двух сторон и, пройдя дальше, к Сокольникам, исчезли. Она стояла, пораженная видением - осталось поразительное впечатление, – они шли над землей, и поземка завивалась у них под ногами. Ирина стояла потрясенная столь ясным видением, что не было ни единого сомнения, что она не одна со своими бедами, что дед и отец здесь, слышат и помнят, молятся за нее, и унывать и отчаиваться нельзя - на душе стало тепло и спокойно – все наладится.

Так и случилось, папа неожиданно скоро поправился и стал снова служить в храме, неустроения и нападки исчезли, налоги стали реальными (т.к. им назначили зарплату, а не фантастический “доход”), а староста, гнавший отца, скоро ушел в другое место.

Вот как удивительна близость и реальная помощь умерших наших родственников – праведников, в полной мере заслуживших звание это жизнью, своей глубокой верой, дерзновением в молитве.

Так и сказано в Евангелии – “По вере вашей будет вам…”. И еще: “Аще что просите в молитве с верою, будет вам от Отца Вашего Небесного”.


“Многи скорби праведнику,

но от всех их избавит Господь”

_________________
Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство.
Святитель Игнатий Брянчанинов.

Чудесная, зримая помощь Святителя Николая.

Во время войны папин институт был эвакуирован под Сталинград, откуда очень скоро пришлось срочно институту переезжать, но на последних баржах по Волге удалось доехать только до г.Вольска, где были цементные заводы, все засыпано толстым слоем цементной пыли, дышать нечем, растительности почти нет.


Тут у младшей дочери Марии, с младенчества страдавшей бронхитами, начались страшные приступы удушья; пробовала мама по совету местных жителей делать горячие ванны с горчицей (сажали в бочку), но ничего не помогало.

Только эвакуированный врач-бессарабец, плохо говоривший по-русски, сказал маме, что это бронхиальная астма, и ребенок до весны здесь не доживет, надо любыми способами увозить отсюда.

Но как вырваться из мест, где рядом Сталинград, идут бои. Как уехать с двумя детьми из этого ада?

Директор института, где мама была кладовщиком, после ухода мужа, Константина Васильевича на трудфронт, посоветовал единственно возможный способ – завербоваться на военный завод в Воскресенске. Завод был страшный, делал какое-то химическое оружие, поэтому люди, производившие его, быстро умирали, и новые работники были нужны постоянно.

Но делать было нечего, и мама решила завербоваться, только бы хоть как-то уехать из -под Сталинграда и отдать детей сестрам, жившим в Кратове, сравнительно недалеко от Воскресенска. Директор помог маме оформить вербовку, и дал еще бутылку спирта со склада, чтобы ставить банки и угощать людей, способных помочь в отъезде.

Уезжать надо было из г. Аткарска, откуда шли поезда на Москву. Вербовка действовала всего десять дней; через Аткарск шли поезда с боеприпасами и ранеными, и начальник вокзала выходил к каждому возможному поезду, чтобы посадить маму; но кому в такое время нужна женщина с двумя детьми? Уходили дни и поезда; был случай, когда начальник поднял старшую дочь Наташу, чтобы подсадить в вагон, но ее оттуда выпихнули! и он поймал девочку налету.

Подошел последний день возможной посадки, мама стала доставать документы из-за пазухи, чтобы показывать их очередным проводникам подходящего поезда, но к ужасу своему обнаружила, что бумажника нет, пропало все сразу – и паспорт, и вербовка, и метрики детей! – а это уже гибель в военное время - тюрьма или голодная смерть.

Мама очень чтила Святителя Николая, и в этот страшный момент воззвала к нему всей силой души: “Помоги, погибаем!”.

И тут неизвестно откуда появившийся старичок вдруг подал ей ее бумажник – “Возьми, это твой”.

От неожиданности и невероятной скорости “ответа” на ее воззвание, мама растерялась, – как поблагодарить спасшего ее “старичка” – повернулась найти его – но никого нет! Зато бежит и очень торопит ее начальник – “что стоишь?! Поезд подходит, скорее!”.

И снова чудо! Уже десять дней пытается он посадить мать с детьми, и десять дней бесполезные волнения и попытки – никто не берет, не открывают двери, некуда! А тут первый же проводник, к которому обратился начальник, спокойно говорит: “Садись, мать!”. Сам же проводник по очереди забирает детей, подсаживает маму и проводит в вагон. Последний день, последний поезд с ранеными, но мы уже в вагоне. Сразу кто-то из раненых внизу пододвигается и дает маме сесть, а нас забирает к себе на верхнюю полку молоденький солдатик с раненой рукой и кормит сахаром! да еще чем-то вроде сухарей.

А мама снова молится. Чудом вернулись ей документы, чудом в последний момент посадили нас в поезд. Но есть и еще неразрешимые проблемы. Мама чувствует, что серьезно заболевает: у нее явный жар, сознание начинает мутиться, – не могут же не сказаться нечеловеческая усталость и напряжение всех этих дней, голод, возможность любой болезни после сидения на вокзале.

Что будет, если она потеряет сознание и болезнь ее станет явной для проводника – ее, конечно, снимут с поезда, а дети попадут в детские дома, и никто не сможет их найти, так как ни отец (сам неизвестно где находящийся на фронте), ни родные - никто не знает, что мы выехали из Вольска.

Проводник должен высадить маму в Воскресенске – туда она едет по вербовке, и дальше права на проезд нет. Но следующая после Воскресенска остановка поезда – г.Раменское, в нескольких километрах от Кратова - а это уже дом, мама, сестры - от Раменского даже Наташа доберется до дома, и это уже спасение.

Мама молится, молится о том, чтобы проводник забыл высадить ее в Воскресенске, а она не потеряла бы сознание, пока не выйдут из поезда.

Велико милосердие Божие к надеющимся на Него! Проводник Воскресенск проспал, и в тревоге и с извинениями высадил нас в Раменском! А только о том и просила мама.

Здесь мы уже дома! рано утром появились перед удивленными взорами родных трое: сгорбленная “старушка”, в которой никто не узнавал Ирину, и двое закутанных чад. Нас всех сразу же вымыли, а мама действительно очень тяжело и долго болела (но ведь это уже дома, у своих, все живые и чудом вырвавшиеся из военного ада!).

Оправившись от болезни, мама стала работать в Москве, которая была еще затемненной, с заклеенными и плотно зашторенными окнами, работала на аэродроме вахтером, а возвращаясь домой, пила чай с засахарившейся горчицей, как с вареньем.

Наташа написала открытку на фронт папе, “в никуда”, где написала, что “мама работает на военном заводе то день, то ночь, вот и все”. Чудо! открытка дошла до отца, и по штемпелю он понял, что мы в Москве!

Его удивлению и благодарности Господу Богу, наверное, не было конца. Но сам он вернулся гораздо позднее и совершенно больной - с “белым билетом” - полной нетрудоспособностью.

Много скорбей и бед перенес отец, попавший по возрасту и здоровью на трудфронт, но от всех скорбей избавлял его Господь и много раз чудом отводил от смерти.

От голода на ногах открывались раны, перевязать было нечем; на одной из длительных стоянок, увидев вдали домик с красным крестом, отец попросил отпустить его за бинтом. Подойдя к домику, увидел на крыльце стоящую в белом халате женщину, попросил бинтик. Она посмотрела на отца, провела внутрь больницы, посмотрела раны и сказала:

- Я вас в таком состоянии отпустить не могу, вы должны остаться в больнице.

И вот оттуда отец писал маме: “лежу на белых простынях, кормят, лечат – как в Царствии Небесном!”. Снова чудо, снова великая милость Божия.

Отец лежал в том госпитале очень долго - врач - та самая женщина, которая положила в больницу папу – приезжала в Москву за медикаментами, заезжала к маме и сказала – вернется, но чуть живой, с белым билетом.

Он вернулся, и едва немного пришел в себя, заменил маму на вахтерской должности, сидя под самолетами, готовился в Духовную Академию (стало слышно, что ее откроют!), поступил, окончил в первом выпуске (вместе с Гнедичем) и стал священником; и, милостию Божией, прослужил еще 19 лет в Сокольниках, в храме Воскресения Христова, где прославляется и чтится Иверская икона Божией Матери, и где была извлечена из подвала храма икона Державной Матери Божией, и сейчас существующая в храме.

Велика милость Божия к любящим Его - когда-то удалось (после кончины бабушки – папиной мамы) сменять небольшую комнату в центре (оставшуюся от большого церковного дома за Политехническим музеем) – на комнату в Сокольниках, где он стал служить священником через много лет - но если бы не эта близость к храму, у отца не было бы и сил ездить далеко, и не прослужил бы он до 1969 года!

Второе чудо Святителя Николая.

В 1944 году, когда папа уже вернулся, мама стала работать художником по росписи тканей – стали делать из разорванных парашютов абажуры и их надо было как-то расписывать и заделывать пятна на шелке; стали разрисовывать шелк для платьев. Мама была очень быстрой в работе, т.ч. в какой-то период успевала выполнять план на шести фабриках!

Одна из абажурных фабрик была на платформе Новая по рязанской железной дороге, и мама отвозила работу на электричке от Казанского вокзала.

Абажуры складывались столбом, наверное, по десятку штук друг в друга – тюк получался громоздкий, тяжелый - и таких она тащила по два столба!

В какую-то из таких поездок, готовясь к выходу на Новой, мама почувствовала что-то неладное - какие-то парни все толкались около нее, подталкивали, мешались. А когда она уже вышла в тамбур со своим грузом, почувствовала, что сильная рука держит ее сзади и так сжимает шею, что она начинает терять сознание. Значит, они хотят отнять работу, сбросить с поезда. Мама опять обратилась к Святителю Николаю: “Помоги, сохрани меня, отче святый!”

Очнулась мама уже на платформе. Она сидела на земле, вокруг никого, сыплет снег и устилает платформу, все уже прошли, кто вышел из поезда. И только тут она замечает стоящего старичка, который держит ее работу – два “столба” с абажюрами! Возвращается сознание, и память – ведь ее хотели сбросить, отнять абажюры! Старичок спокойно говорит: “Возьми их”. И – исчезает. Мама вскакивает с мыслью: - как же найти его, как поблагодарить? Ни нигде никого и ничего – ни следочка! А ведь если бы человек только что ушел – следы бы еще не замело! “Так ведь я молилась Святителю Николаю! Это он опять спас меня от смерти или тюрьмы!” вот и подтверждение написанному “Аще что просите в молитве с верою, получите!” Мф.9, 21-22.

Чудесное возвращение долга.

Во время служения отца в Сокольниках многие годы на священников накладывали такие налоги, что заплатить они не имели возможности (об этом уже упоминалось в рассказе о явлении маме отца ее и деда).

Был и такой случай. Надо было заплатить налог за квартал в 13.000 рублей (в то время это были огромные деньги). У папы было накоплено 3 тысячи, но где взять еще 10? Эти десять тысяч дали папины знакомые – православные люди, прилично в те времена зарабатывавшие, но имевшие семью, и, конечно, не бесконечно богатые. Папа, несомненно, очень переживал, что отдать эти деньги им будет невозможно. Будучи до своего служения священником опытным бухгалтером, он имел дома несколько облигаций 3-процентного займа (на всякий случай), которые никогда не выигрывали.

Но вскоре после выплаты налога в 13 тысяч, одна из облигаций неожиданно выиграла, и не сколько-нибудь, а именно 10 тысяч, именно ту сумму, которую дали ему знакомые. Разве это не чудо, не великая милость Божия – это просто свыше отдан был долг добрым людям, а им в таком случае и отказаться нельзя – здесь все ясно.

Явление Преподобного Серафима детям.

Этот рассказ уже о временах маминого отрочества. Примерно в 20-21 году Владимир Николаевич и Анна Александровна снимали квартиру в Сарпове, у своих знакомых. Поселиться было больше негде, хотя место считалось “нечистым”, у дедушки спрашивали, – как вы туда попали. Но родители были людьми православными и смелыми, и прожили там до 25 года. Беда была в том, что жившая на другой половине мать их хозяина занималась чернокнижием, шила игрушки (и очень выразительные) с “лишними конечностями” – из преисподней, и, как говорили крестьяне, “вылетала в трубу”.

Этого они не видели, но хорошо знали, что в доме у нее и особенно на чердаке бывать было страшно. А уж если на их половину приходил священник – отец Николай, то Маргарите Александровне совсем было плохо; она выбегала на улицу и ела снег, чтобы “прохладиться”.

Вот в таком доме они жили несколько лет.

В храм в Покровское, где служил о. Николай, родители ходили с детьми пешком – это километра 4, а в Пешношский монастырь – километров 12 – это уже надо с ночевкой ехать и детей брали туда редко.

Однажды под праздник Владимир Николаевич с женой уехали в монастырь, и все четверо детей остались дома. Мама (Ирина) старшая – лет 14, Елена – 12 лет, Арсений – лет 7-8(он уже иногда прислуживал в храме в Покровском) и младшая Злата – 2 лет, на руках у Ирины.

На половине Маргариты Александровны никого не было, это было известно.

Во время вечерни (было уже темно) на той половине началось что-то страшное и непонятное – как будто бегали козы. Стучали копыта. Детям стало страшно, все поняли, что дело “нечисто”. Арсений решил “пугнуть” нечисть, разжег кадило и стал махать им под дверью соседей. И тут стало еще страшнее: звуки на той половине еще усилились, беготня там стала невообразимая, казалось, что все “это” вот-вот появится тут. Дети сгрудились вместе. Мама и Елена чувствовали и видели что-то страшное, и даже младенец Злата явно что-то видела, поворачиваясь туда, и ее трудно было отвернуть. Наверное, мама (Ирина) скомандовала – молитесь Преподобному Серафиму (возможно, что это и происходило под праздник Преподобного), а может быть, нет. Было так страшно, что все дети замерли в ожидании чего-то ужасного. Но вдруг все прекратилось – и шабаш на той стороне дома, и страх, сковывавший сердца – в окне ясно виден был стоящий Преподобный Серафим – скорый на помощь призывающим его! Вся нечисть улетучилась как дым, а сердца детей заполнила радость и благодарность святому за скорое услышание и спасение.

_________________
Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство.
Святитель Игнатий Брянчанинов.

«Воспойте ему и пойте Ему,

поведите вся чудеса Его» [Пс. 104(2)]

1. Об отце (Протоиерее Константине Смирнове) и маминой семье

Ранее уже был уже напечатан очерк о некоторых родственниках (дедушке, маме) и удивительных событиях, реально происходивших в наших семьях. Мы с сестрой (Натальей Константиновной) действительно счастливы, что милостью Божиею видели стольких православных (ведущих свои корни от Старой Руси), обладавших глубокой верой, истинной внутренней культурой, создававших вокруг себя особую атмосферу в доме и жизни, умели и зримо учили видеть во всем не поверхность, а глубину и сущность явления. Культура их поведения и речи в самой обычной жизни, «рыцарство» в самом лучшем понимании этого слова было в них естественным поведением и стремлением прежде всего подумать о других а не о «себе любимом» – было их нормой жизни.

Этих людей – родителей и родственников, и друзей родительских вспоминаешь с благодарностью, но и с грустью, так как понимаешь, что их уже нет в этом мире. Но связь духовная не прерывается, и, если бы не их молитвы за нас, не ведомо, как бы мы жили.

Много было чудесной помощи свыше в доме нашем, и поэтому снова пытаюсь что-то написать своим немощным словом о людях, которые достойны человеческой памяти, и не только тех, кто их знал.

О нашем дедушке – Владимире Николаевиче Максимове (мамином отце), пострадавшем от безбожной власти архитекторе-художнике, построившем восстановившем не один храм, но умершем безызвестным, вынужденным скрываться, уже написано.

Бабушка – Анна Александровна (внучатая племянница Д.И. Менделеева), происходившая из очень многодетной интеллигентной семьи – была тоже художницей. В семье было четверо детей, и бабушка, мудрая, немногословная и благородная, имела характер очень строгий и даже сухой, воспитывала детей сурово, всякая ласка и «нежности» были недопустимы. Детей (младших) учили только дома, боясь безбожного влияния школы, почти не было связи с миром внешним; материально тоже жили чрезвычайно скцдно, рассчитывая каждую копейку.

Наша мама Ирина Владимировна – старшая дочь в семье, и ее очень любил отец. Ирина была очень доброй и мягкой по характеру, всегда излучавшей свет и тепло. Обладала она и прекрасным красивым низким голосом, много пела в юности в церковном хоре. Она имела и большие художественные способности, была необыкновенно деятельной и скорой в работе.

Ирина очень любила детей и, по молитвам нынепрославленного владыки Серафима (Звездинского) епископа Дмитровского, в строгом доме Максимовых появился наш папа (будущий священник – Константин Васильевич Смирнов.

Средняя сестра – Елена Владимировна была тоже необыкновенно энергична, делала все быстро и успевала и в доме и в саду сделать столько, что трудно в это поверить, весь сад цвел и благоухал. Она была очень живым обаятельным и мудрым человеком, невольно притягивающим к себе людей внутренней глубиной и редкой отзывчивостью, быстротой реакции, живым и ясным ответом на чужие нужды и вопросы, так что много людей и в том числе молодежи, всегда приезжало в дом.

Елена была и необыкновенно талантливым художником и ее цветы в росписи на шелке источали аромат, были живыми и прозрачными. Она никогда не писала картин – ей просто на это не было времени, но с нами – детьми она успевала поиграть в общие игры, и ее «команда» была непобедима.

Папа был сыном Московского священника – иерея Василия Смирнова, много трудившегося на ниве православного просвещения и издавшего много пособий и литературы, за что был репрессирован, но выпущен из тюрьмы по состоянию здоровья, и скоро скончался.

В роду их было много священослужителей, - в том числе – протоиерей Симеон (Смирнов), бывший духовником Московского духовенства, и, убиенный беспризорниками на молитве, протоиерей Владимир дядя нашего отца, служивший в храме Пресвятой Троицы в Москве.

Судьба нашего отца – Протоиерея Константина, была сложной и тяжелой, как и у многих православных людей в революционные и советские времена. Как сын репрессированного священнослужителя он был «лишенцем» – не имел права работать и учиться, а на руках у него была старушка мать и больная сестра. Но Господь не оставляет своих верных рабов, и отец чудом получил разрешение работать, и, поступив на железную дорогу, скоро окончил Высшие бухгалтерские курсы при Н.К.П.С.

Константин Васильевич проработал главным бухгалтером главка наркомата стройматериалов 25 лет, где его очень ценили как прекрасного, неподкупного и честного работника.

Уже будучи женат вместе с семьей в начале войны вынужден был ехать в эвакуацию в г. Сталинград, а когда там начались бои, был отправлен на фронт, но по возрасту попал в строй-батальон. Мама же, работавшая кладовщиком, осталась с нами в городе. Вскоре институту пришлось срочно уезжать, и на последних баржах бежали из города, но дальше г. Вольска по р. Волге судоходства не было, везде шли бои.

Связи никакой не было, родители ничего не знали о судьбе друг друга, а у меня в г. Вольске, где были цементные заводы, начались такие приступы астмы, что врач не обещал, что доживу до весны, велел уезжать. Но как из под Сталинграда, в разгар войны и с двумя детьми можно выехать? Но Господь помиловал и мы оказались в Москве.

О маме нашей Ирине, силе ее молитвы и о том какими чудесами и помощью свыше выбралась она из военного ада – написано Отец наш тоже чудом остался живым в тех страшных условиях. Господь сохранил, и, его, попросившего бинтик у стоящей на пороге больницы женщины в белом халате, оказавшейся главврачем, положили нежданно в больницу, где он пролежал много месяцев и вернулся с «белым билетом» - полной нетрудоспособностью.

К моменту возвращения папы с фронта мама работала на военном аэродроме в затемненной Москве. Когда же папа немного окреп силами, то заменил маму, стал работать и готовиться к поступлению в Духовную Академию; слухи о том, что она будет открыта, уже ползли. Семинарию он окончил уже давно, а в душе дал обет, что, если живым вернется с войны, то при первой возможности уйдет в священники, и никогда не будет пить вина в мирской жизни.

Отец закончил Московскую Духовную академию в первом выпуске после ее открытия, и защитив кандидатскую диссертацию, принял священническую хиротонию от Святейшего Патриарха Алексия I в день Пресвятой Троицы, и прослужил в храме Воскресения Христова в Сокольниках 19 лет! И опять все Великой помощью свыше; по состоянию его ъдоровья надежды на это не было, и, если бы он не жил рядом с храмом, сил бы не хватило.

Отец Константин служил с великой радостью и благоговеньем, имел очень красивый голос, был прекрасным проповедником и его очень любили и служившие с ним батюшки и паства.

Бухгалтерский же опыт и знания помогли отцу (ценою двух инсультов) защитить клир от неимоверных «подоходных» налогов финансовых органов, разгадать их «козни вражеские» душившие священнослужителей нечестными расчетами.

После войны, когда в Москву приезжал Владыка Илия, митрополит Гор Ливанских то был в и Сокольническом храме. Награждая на солее настоятеля – отца Андрея (Расторгуева), в алтаре прикреплял ордена и папе.

Отец Константин перенес и тяжелейшую операцию, и, страдал несколько лет от невозможности служить, тихо скончался дома в 1969 году, благословив нас всех. Отпевал отца Константина митрополит Питирим, хорошо знавший его с юности, а в алтаре молился Святейший Патриарх Пимен, который не имел канонического права отпевать просто протоиерея.

Мы всегда в нашей жизни чувствовали великую помощь Божию и связь с Миром невидимым., но особенно в конце жизни понимаешь, как нас «ведут» свыше незримо, исправляя наши человеческие помышления. Чувствуешь и великую благодарность Господу давшему нам таких чутких, глубоко верующих родителей и родственников, которые так мудро, без всякого насилия вели нас по жизни, лишь направляя, объясняя или намекая на наши промахи, а больше всего помогали, конечно, верой, молитвой и личным примером.

Помню, что уходя из дома, и, получив отцовское благословение, летели как на крыльях. А перед каждым экзаменом бежали к Иверской иконе Божией Матери.

_________________
Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство.
Святитель Игнатий Брянчанинов.

Всех с праздником!!!
Продолжаю выкладывать записки монахини Ксении. Эта часть о жизни т.Златы. Я застала ее живой, на моих глазах угасала ее память (склероз - бич этого прекрасного семейства). Это очень тяжело видеть. Однако меня посетили такие мысли. При такой беде слетают оковы, наложеные воспитанием на наш разум. И если порой сложно управляться с человеком такого достойного и строгого воспитания, то чтоже из нас то в таком случае полезет... Эх:((((
А ведь старость т.Златы была строгая, сдержаная и я бы сказала возвышенная. В чем то она стала как ребенок проста и наивна, а в чем-то проявляла великую мудрость. Когда я приезжала к ним в гости, то меня часто укладывали в ее комнате на ночь. Среди ночи я порой просыпалас и всегда видела одну и ту же картину - т.Злата молится с отцовским помянником и молитвословом, горит свеча... тени по старинным образам. Мне становилось стыдно, что я не такая, что это не я тут стою. Но и спокойно от того, что и за меня молится эта строгая старушка.
Она приласкала всех моих детей, даже маленькую пятимесячную Ясю, но тут... Я не могла поверить - еще вчера мы с ней пили чай, а теперь муж говорит, что ее нет! Хлопоты, похороны, а я с детьми и не могу даже попрощаться... А потом мы жили в ее комнате, и все там было по другому. Но в сердце и душе есть дорожка в другой мир!



1. Злата Владимировна

«Блаженны чистые сердцем,

яко тии Бога узрят»


Вспоминая о людях из нашего рода, надо обязательно написать о Злате Владимировне, младшей сестре нашей мамы. С детства она была болезненной и хрупкой, и более всех оказалась под влиянием Анны Александровны, что, может быть, сказалось на ее характере – обычно замкнутом и недоступном, особенно в молодости, но всегда сосредоточенной в себе.

Но в духовной жизни Злата была человеком глубокой веры и свыше одарена особой чувствительностью, способностью «видеть» то, что другим недоступно. Ей милостью Божией, было дано видеть многое, дан талант, о котором невозможно не написать, ибо Злата – удивительная личность, для которой невидимый мир был реальностью.

Молилась она постоянно, неукоснительно исполняла Богородичное правило, завещаное владыкой Серафимом (Звездинским).

Владимир Николаевич (ее отец) – глубоко верующий человек, исповедник, пострадавший в лагере, но умерший дома, привел к вере и жену и вырастил трех своих дочерей – Ирину, Елену и Злату в истинной и глубокой православной вере. Сыну Арсению он дал архитектурное образование дома, дал и прекрасные знания по Русской архитектуре, такие навыки в черчении и знание особого риема перспективного построения проектов, изобретенного самим Владимиром Николаевичем, что сын прекрасно работал, не имея никакого свидетельства об образовании.

Арсений был главным архитектором г. Кениксберга (Калининграда), где он оказался в конце войны, был членом Союза архитекторов и последние десятилетия работал в г. Костроме, где и скончался в 2003 году.

В духовном же плане судьба Арсения была сложной. Он в 19 лет был арестован вместе с отцом в 1931 году, и, воспитанный в строгом православном доме, огражденный от всякого влияния мира, неожиданно попадает в тюрьму на какое-то время, а потом, запихнутый в теплушку с уголовниками, едет в Сибирь на поселение: Вина его – «как сын своего отца», не давала, очевидно, повода держать его в лагере. Но это страшное потрясение духовно Арсения подломило, испугало и отвратило от церкви, свободного хождения в храм. Он перестал всем доверять, и очень редко причащался только у нашего отца. Он вернулся из ссылки уже с женой через несколько лет, но заставить Арсения ходить в храм было очень сложно: страх всегда оставался, и даже на старости лет, когда вокруг стали открываться монастыри и храмы, уговорить его было невозможно, но Господь милостив, и хотя и медлит, но слышит наши прошения. Вдруг случилось долгожданное – звонит из Костромы внук Арсения – Саша, и говорит: «Помогайте, завтра у деда должен быть священник». Наташа с этой новостью и просьбой о молитвенной помощи звонит Злате в Кратово, А та неожиданно говорит: «Я видела удивительный сон – отца (Владимира Николаевича) и маму (Анну Александровну), которая держит как на аркане молодого Арсения, примерно в том возрасте, как его арестовали, но сам аркан состоит из 12 водяных, живых струй, как бы переплетенных и переливающихся, то тонких, то наполненных». Мы с сестрой стали думать – ясно, что этот «аркан» символизирует молитву, несомненно всегда живую и разную; и несомненно, что родители его (уже давно ушедшие из этого мира) с усердием молились за сына и в этой жизни, и в загробном мире. Двенадцать же струй – очевидно означают людей, причастных к этой молитве. Когда мы стали считать, начиная с владыки Серафима, то так и оказалось – на земле и на небе соединилась в одну просьбу молитва многих о погибающей душе, чтобы наконец спала завеса страха и пришла душа к покаянию. Злата несомненно молилась за брата, хотя понимала, что «разбудить его чрезвычайно трудно.

Злата Владимировна сподобилась еще при жизни, не во сне, а наяву трижды видеть Пресвятую Богородицу:

Первый раз она видела удивительное ведение во время всенощной под праздник Покрова Пресвятой Богородицы, когда была в Троицком храме в пос. Удельная, куда любила ездить. С нею там часто встречалась соседка, жившая в Кратове, и вечером они возвращались домой вместе. Так и в этот раз, служба подходила к концу, и соседка стала теребить Злату, что пора уходить, чтобы успеть на удобную электричку. Очень не хотелось уходить, но ее настойчиво торопили, и, мысленно прощаясь с храмом, Злата обвела взглядом иконы, и, подняв глаза вверх, была потрясена чудным ведением: -Поверх народа, молящегося в храме, по воздуху двигалось удивительное шествие; как бы плыла на облаке Пресвятая Богородица, направляясь от алтаря к выходу, а за ней двигались группами по чинам – апостолы, пророки, священномученики и епископы, монашеский чин и девы мученицы, и казалось, что конца этому шествию, сопровождавшему Владычицу, нет. Придел во имя Пресвятой Троицы действительно очень длинный, и Злате казалось, что все воздушное пространство храма наполнено святыми. К сожалению никаких подробностей видения невозможно восстановить, так как из-за сильного склероза Злата уже не помнила многого.

Второй раз, примерно в начале 80-х годов, Злата сильно заболела, так что ее пришлось везти в Москву, где знакомые договорились сделать обследование в 70-й больнице. Ей сделали рентген, и были удивлены, увидев в левом легком огромную «черную звезду». Ничего не поняв, врачи велели ложиться в больницу, готовясь к возможной операции.

Вернувшись с Наташей к нам домой, Злата всю ночь молилась, читала любимый акафист иконе «Державной Божией Матери». Я тоже не спала, и , проходя несколько раз мимо ее комнаты, видела, что она стоит на коленях и молится.

Утром, когда надо было собираться в больницу, Злата решительно сказала Наташе: «Едем домой в Кратово, в больницу не пойду.» Наташа отвезла ее домой, где она снова лежала в тяжелом состоянии. В какой то день, когда ей стало чуть полегче, она заставила себя встать, чтобы посмотреть, чем обедают сестра (Елена Владимировна) и муж (Сергей Александрович). Сережа – скульптор, перенесший инфаркт, и уже болевший диабетом и белокровием, нуждался в особой диете. Яся (Елена) страдала серьезным склерозом и не могла уже ничего самостоятельно готовить, кроме вареной картошки. К своему ужасу Злата именно это и увидела: на столе стояла картошка и черный хлеб – все, что Сереже есть нельзя. И это при том, что холодильник заранее был наполнен мясом и всякими продуктами, необходимыми ему. Но Сережа никогда не занимался хозяйством, а Елена не понимала, что надо сделать, да и не могла.

С великим беспокойством (что же делать?) Злате, обессиленной болезнью, снова пришлось лечь, ей было очень плохо. Она молилась, глядя на иконостас, занимавший всю стену перед ее кроватью. Висела там и большая икона Казанской Матери Божией, которую она сама реставрировала. Ей, зная, что она художник, отдавали иногда иконы и в храме, куда их приносили люди, и соседи, уезжавшие в город, и боявшиеся в советские времена вешать иконы в квартире. Как попала к ней эта икона , не знаю, но Злата долго над ней трудилась, реставрируя ее, хотя и не была профессионалом. Наташа доставала ей нужную литературу, как-то добывались и материалы.

И вот в тот момент, когда ей было совсем плохо, Злата вдруг увидела, что матерь Божия на иконе ожила, и услышала ее вопрос: «Хочешь умереть сейчас?» Злата говорит: «Конечно хочу, но как же они?» - головой показывая в сторону кухни, где как сироты беспомощно сидят сестра и муж.

Владычица на иконе кивает головой и видение исчезает, икона приобретает обычный вид.

Очень скоро Злата поднялась от болезни, снова стала вести хозяйство, и, прожив еще лет двадцать, похоронила и мужа и сестру.

Хочется вспомнить и еще несколько Златиных рассказов, говорящих о ее удивительной духовной чувствительности. Где-нибудь годах в 60-х, когда Сергей Александрович был еще в полной силе, и много помогал, делая необходимые «мужские» работы по дому и огороду, отрываясь от бесконечной творческой работы над скульптурой, был такой случай.

Злата была в Москве, куда ездила на художественные советы, сдавать свои творческие работы (они с Еленой Владимировной расписывали платки на шелке в технике батика). После такого совета, возвращаясь домой и переходя широкую улицу, Злата вдруг остановилась, потрясенная совершенно ясно увиденной картиной – Сережа упал с крыши! А это в Кратово, за 40 км от Москвы.

Милиционер, увидев красивую и благородную даму, застывшую среди улицы, успел перекрыть движение и перевел ее на тротуар.

Когда же Злата вернулась домой, то оказалось, что так и было – Сережа действительно упал с высокой крыши, когда что-то чинил. Милостью Божией и Златиными молитвами все обошлось благополучно.

Во время поездки в экспедицию на Север (с группой работников Загорского музея), Сережа надорвался в пути (гатили дороги) и ему стало плохо с сердцем. Хотели оставить его в местной больнице, но он отказался, и они вернулись домой. Здесь определили обширный инфаркт, и Сережа долго и тяжело болел.

Так как было лето, душно, то Сережа лежал на террасе, выходившей на северную сторону дома, где было легче. В какой то вечер, готовясь ко сну, и делая последние приготовления к ночи для больного, Злата вошла на веранду и ясно услышала сказанную ей одной фразу: «Сегодня будет самая тяжелая ночь в твоей жизни!» Человек она мужественный, в панику не впала, но внутренне вся собралась в молитве.

В углу на веранде стоял уже давно торшер, состоявший из Сережиной скульптуры из двух деревянных цапель и Златиного шелкового платка. Торшер был оригинальный и красивый, и Сережа очень его любил.

Ночь была действительно тяжелейшей, никто не спал, и всю ночь сестры боролись за жизнь больного, делая уколы и помогая, чем могли. Всю ночь, когда Злата бросала взгляд на торшер в углу, она видела фигуру смерти с косой, которая «косила». Злата продолжала помогать мужу, но думала, что надо бы унести торшер.

К утру Сереже стало значительно легче, и он неожиданно сказал: «Златунь, убери это!» - указывая на любимый торшер. Очевидно, и он видел эту фигуру, пугавшую их ночью.

Кстати, Злата, когда-то прежде возвращалась домой, и, входя в крыльцо, увидела там стоящую фигуру смерти, как ее описывают – в саване и с косой. Обладая потрясающей собранностью, она не вскрикнула. Не испугалась, а спросила: «За мной?» Смерть покачала головой и стала невидимой. Оказалось, что скончалась женщина в соседнем доме. Дай нам Бог обладать такой духовной стойкостью и готовностью к смерти, какая была у златы.

После инфаркта Сережа прожил еще лет двадцать, и скончался уже в 1991 году.

Злата привела Сергея Александровича к вере, и он умер глубоко верующим человеком, смиренным восьмидесятилетним стариком с терпением и благоговением ожидавшим конца. Когда он умирал, Злата стояла рядом и читала ему вслух утренние молитвы. Он вдруг показал ей рукой, сделав двумя пальцами «рожки», в угол, где, очевидно, увидел существо из преисподней. У Златы сжалось сердце – признак плохой, значит скоро конец.

Вдруг, как она рассказывала, Сережа стал смотреть вверх, и его глаза стали такими огромными, каких у него никогда не было: очевидно его совершенно потрясло то, что видел там, наверху, в отверстых небесах. На нее он уже не реагировал, и скоро тихо испустил дух.

Душа отлетела, уносимая ангелами.

В течение сорока дней Злата часто ездила на кладбище в г. Раменское, где уже похоронены родители, бабушка, а теперь и муж. И в какой-то раз, уже уходя с кладбища, она обернулась, прощаясь с дорогими могилами. Кладбище было абсолютно пустым, посетителей там в обычные дни очень мало.

Вдруг она увидела, что по пустой широкой аллее, ведущей от ворот кладбища, спокойно двигается Пресвятая Владычица Богородица облаченная в голубое одеяние, идет одна, Хозяйка всей вселенной, молясь за весь мир и лежащих здесь людей.

Через несколько минут видение стало невидимо.

Это уже третья ее встреча с пречистой наяву.

Были у Златы и еще удивительные видения. Как-то она была очень больна. В средние годы жизни она часто была лежачей, она сама и родные опасались за ее жизнь. В какую-то из такой болезней она (во сне или наяву – не знаю), увидела что земля перед ней разверзлась, образовалась глубокая щель, из которой выглядывали, вытягивая шеи и, пытаясь что-то высматривать, людские головы, спрашивая: « Кто же будет за нас молиться?» Причем Злата ясно представляла, что это души из преисподней, и ищут они ее (она всегда молилась за усопших по четкам, поминая, очевидно и их), а теперь ей так плохо, что и сама не в силах молиться.

Но, милостью Божией, она прожила еще долго, и, уже будучи в склерозе, и путая живых и мертвых, спрашивала нас о разных людях, поминая их в молитве.

Когда-то давно наяву она увидела вдруг за окном своего двоюродного брата Ивана, глухого, давно умершего, и очень далекого от веры, который скорбно спросил, почему она его забыла. Злата поняла, что действительно давно не поминала его в молитве. Конечно, с тех пор она его не забывала, и нас просила его помнить, хотя мы его почти не знали.

Несколько лет после смерти сестры Злата часто оставалась одна. Как-то к ней приехала Наташа, и Злата спрашивает: «Что сейчас необыкновенного или значительного происходит в мире? У меня было удивительное явление с иконой Спасителя в терновом венце, а что это значит, не понимаю.»

В иконостасе висел образ Спасителя, у которого живой взгляд, и так написаны глаза, что их видишь то открытыми, то закрытыми, очевидно по состоянию смотрящего. В момент о котором она рассказывала, Злата сидела напротив иконостаса и читала «Полтораста» по четкам. Солнце было на закате, но на эту стену оно никогда не попадает. И вдруг она увидела, что по образу Спасителя текут потоки крови, настолько явственные, что она вскочила, чтобы как-то удержать эти струи, или собрать, если они начнут капать. Но густые потоки остановились, не дойдя до края. Видение это было довольно продолжительным, так что она за это время прочитала раз тридцать «Богородице , Дево, радуйся…»

Злата не могла понять, что это значит, ведь не ради же нее одной было это явление.

Наташа сказала, что по ее мнению, самое серьезное, что произошло в настоящий момент в церкви – Евхаристический разрыв с константинопольским патриархом Варфоломеем, и что православная церковь не поминает его на литургии.

Кстати, очень скоро мы встретили в православной газете, что примерно в это время, когда видела это явление Злата, стал мироточить образ (фреска) Спасителя в терновом венце в Грузии (или Армении).

Удивительная духовная чувствительность ее сказывалась и в том, что она могла видеть состояние человека задолго до того, как это станет явно видимо и другими.

Когда Наташа собиралась выйти замуж за Георгия Валентиновича Проферансова-Ковалевского, еще до свадьбы, Злата сказала ей: «Выходи, но если сможешь ухаживать за ним, когда он будет тяжело болен и долго лежать». Злата не была врачом, а Юрочка (как мы звали дома ее будущего мужа) был очень красивым, видным и статным мужчиной, с прекрасной военной выправкой, и для нас ничего по внешнему виду не было заметно. Злата же видела, что он болен раком, что и проявилось позже. Наташа с мужем прекрасно прожили вместе, но недолго, лет двенадцать.

Георгий в юности жил недалеко от Преображенской площади в Москве, и был духовным чадом митрополита Николая (Ярушевича). Еще задолго до болезни ему приснился сон, что они с Наташей проходят мимо Преображенского храма, подъезжает машина, из которой выходит Владыка Николай, и Юра говорит: «Пойдем под благословение.» Они подходят, владыка благословляет обоих и уходит в храм, а Юра ощущает на своей голове камилавку, и думает, что же это значит, ведь я не должен ее носить, не имея никакого сана. Но ведь камилавка, как и митра, символически означает терновый венец, и когда Георгий болел, то действительно более всего это было похоже на мученичество, - он держался героически и терпел дикие боли без звука, но терял сознание, и ему приходилось часто делать уколы. Чтобы снять боль.

Когда Юра скончался, его отпевал отец Николай Ведерников, который причащал Юру еженедельно в течение полугода, говоря, что это «Юрьев день». На отпевании он сказал, что Юра никогда ни одним словом не проявил ни ропота, ни уныния в нечеловеческих страданиях, и, что его святой – великомученик Георгий, был ему помощником в терпении.

После смерти Георгия Валентиновича Наташа жила одна в квартире и в какой-то день, в момент охватившей его скорби, неожиданно для себя мысленно обратилась к нему, говоря: «Если любит, пришлет черемуху». Очень скоро в дверь раздался звонок, приехала Злата с огромным букетом черемухи. Было удивительно, что она приехала именно в эту квартиру, так как часто Наташа ездила к нам с мамой.

От Златы знаем еще такой случай. Когда-то в детстве отец (Владимир Николаевич) ее спросил, знает ли она голос своего ангела-хранителя. На отрицательный ответ ее, отец сказал: «Он говорит тихо и один раз, а потом будет назойливый и вредный совет врага.

Как часто сейчас оказывается, что мы не умеем слышать тихий голос своего ангела, и, отмахнувшись по невниманию от правильного совета, попадаем впросак, а потом сожалеем, что не послушались.

Когда-то Злате, уже слабой силами, тяжело было нести сумки, и она просто обратилась: «Ангел-хранитель, помоги, нет больше сил!» Дальше она шла, не замечая веса в сумках, и опомнилась уже у калитки. «Как же так, ведь я еле тащила?!» Вспомнив свою просьбу, Злата поблагодарила за незримую реальную помощь.

Злата Владимировна скончалась 7 марта 2003 года, 85-ти лет. Она чувствовала себя плохо, но ходила. В это время в поселок переезжал мой крестник с семьей, и у нас ночевали его отец, родственник наш, и их знакомый, помогавшие перевозить многодетное семейство.

Рано утром Злата пришла в кухню, где в эту ночь спала Наташа и сказала ей: «Мне очень плохо, помогай. Я лягу тут у тебя».

Наташа пробовала давать ей обычные сердечные лекарства, но она пить не могла. Побежали к соседям звонить в «скорую», но ждали ее очень долго. Когда, наконец, врач приехал и стал делать электрокардиограмму, то очень скоро зубцы превратились в прямую линию. Злата проговорила нам: «Простите, простите меня! Господи, прими дух мой!»

Так отлетела душа этой удивительной, глубоко верующей женщины, обладавшей действительно редкостным по глубине и несокрушимости веры характером, и мир незримый был для нее реальностью в повседневной жизни. И эта твердая вера истинно православного духа, полученная и от праведных отца и деда, и, конечно, данных ей от Господа многих талантов, ею не утраченных, сочеталась и с красотою лица и тела, с огромным талантом художника и скромностью, несмотря на успехи в искусстве –выставки в г. Монреале и уже заслуженном имени в своей области, и членстве в областном Союзе Художников.

Помощь Божия сказалась и в том, что, когда Злата скончалась накануне 8 марта, и все надо было оформить за один день, у нас в доме неожиданно оказались и добрые помощники – родственники, и машина, столь необходимая в таких хлопотах.

_________________
Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство.
Святитель Игнатий Брянчанинов.

1. Помощь и утешение в скорбях


Мне приходится только удивляться той глубине духовного видения, которое было у Златы. Ей даны были особые способности, можно сказать редчайшие.

Но и нам с сестрой многажды пришлось почувствовать и ощутить близость мира невидимого, помощь свыше реальную, скорый ответ на молитву.

Мои бесконечные болезни с детства много, конечно, бед и скорбей принесли и родителям, и сестре Наталии Константиновне, которая помогала меня тянуть и в школе, и в институте, и на работе, и по всем больницам и реанимациям.

В 1984 году был кокой-то очень тяжелый период, когда много пришлось полежать в больницах, и два раза было совсем плохо, когда сознание отключалось, и я уходила в небытие.

В первый раз оказалась я светлом, широком пространстве, с удивительным мягким освещением, как бы в длинном тоннеле, где вдали был свет неземной, еще ярче, яснее, и – совершенно четкое представление, что туда-то и надо двигаться к свету. А сверху как сфера был близкий полукруглый свод небесный, но состоящий весь из множества перламутровых, разных по величине, форме и оттенку звезд, как бы живых, переливающихся и удивительно красивых, притягивающих взгляд.

Стала двигаться вперед к свету. Но тут меня вернули к жизни, чем я была, кажется, очень недовольна, - снова боль, капельницы, уколы и т. д. А «там» было так хорошо и спокойно.

Во второй раз, потеряв сознание, оказалась, наоборот, в темном замкнутом пространстве и нигде нет ни просвета, ни выхода. Состояние непонятное: «Где ты?» Но скоро начинает высвечивать наверху правый угол комнаты, все сильнее и очевиднее, и вдруг оказывается, что там стоит икона Иверской Матери Божией, с горящей перед ней лампадой, как дома.

Слава Богу! Пресвятая Богородица здесь, значит, все будет хорошо, все разъяснится.

Эту икону отдали папе (отцу Константину Смирнову), когда он еще служил в Сокольниках, его духовные чада, две сестры, уходившие в дом престарелых. В тот момент, о котором рассказываю, икона Владычицы была в моей комнате. Много я перед ней читала акафисты, ибо времена были трудные у обеих, и помощь была нужна. Тогда в больнице состояние было такое, что все «времена» спутались в голове, и я не знала, что когда «явилась» мне икона, был ее осенний праздник. Наташа, дежурившая день и ночь в больнице, на этот раз неожиданно согласилась уехать ночевать домой, так как надеялась на раннюю литургию в Сокольники, а потом лететь в больницу. Но ей, бедной, не дали. Позвонили и велели срочно везти в больницу необходимые лекарства.

Только когда привели меня в чувство, я узнала от Наташи, что сегодня день Иверской иконы Матери Божией, и ее молитвами вернули меня, грешную, снова к жизни.

Но и это еще не все. В 1991 году, когда я уже была алтарницей, в храме во имя Прпп. Зосимы и Савватия Соловецких чудотворцев, снова попала в реанимацию, даже с клинической смертью, так, что Наташе обещали, что вернусь домой «дурочкой». Однако. Милостью Божией, врачебные опасения не оправдались, и, усердными молитвами отца Владимира (Тимакова), отца Игоря, Наталии и многих прихожан, вернулась я из больницы живая и в разуме. А что отцы, бедные, усердно молитвенно трудились, я увидела во сне, но очень ярком, как въяве, когда пришла в сознание после реанимации.

Это еще одно, бесчисленное подтверждение о молитвенной помощи, о связи с миром незримым, о помощи свыше.





2. Невидимые связи


После пострига, когда меня нарекли Ксенией (во имя святой Блаженной Ксении Петербургской), отец Владимир стал смотреть в календаре, когда будет день именин, и говорит; «Шестого февраля» – В удивлении переспрашиваю «Как 6го февраля, это же день папиной кончины!?» Отец Владимир спокойно говорит; «Вот он за тебя и молился!»

Когда вскоре я снова заболела, отец Владимир приехал к нам домой, и вынимает небольшую иконку Св. блаженной Ксении Петербургской, современного письма, в обрамлении светлого металла, и говорит: «Теперь-то я понял, ради кого прислал мне эту иконку владыка Алексей (Коноплев) – митрополит Тверской. Пусть будет у тебя.»

Владыка Алексей был духовником многих Московских священников, но, за дальностью расстояния, к нему ездили нечасто. Но тем, кто к нему приезжал, он обязательно давал какие-то небольшие подарочки, предназначаемые другим, и разъяснял – эти четочки отдай такому-то, эту книжечку – такому-то батюшке, а иконочку – отцу Владимиру Тимакрву. Так «Блаженная Ксения» оказалась у отца, и он недоумевал, почему владыка ему ее послал? Теперь иконочка висит у меня, напоминая о владыкином духовном провидении, о близости невидимой ощутимой связи людей друг с другом.

Еще эпизод на эту же тему. Когда у Наташи умирал муж – Георгий, чудный человек, глубоко верующий, из рода ныне прославленного священномученика Владимира (Проферансова), замученного в Бутове, в какие-то периоды он терял сознание от боли. Я дежурила там, так как надо было делать уколы. В какой-то день, вернувшись из небытия, или проснувшись от глубокого сна Юра спросил меня: «Скажи, ты уже приняла постриг?» Такого вопроса я не ожидала никак: время было махровое советское у меня и в мыслях ничего не было о монашестве, и жила я с больной старушкой мамой, страдавшей многими болезнями и сильным склерозом, совсем беспомощной. Нас и так постоянно опекала Наташа, несмотря на работу и Больного Мужа. Очевидно Юрочке перед смертью было дано видеть то, что свершиться через7 лет, а я еще об это и н помышляла.

В 1988 году Наташа уехала в Крым на два месяца, подлечить легкие, и не знала, что именно за это время и совершится постриг. Боялась я ей сознаться, так как знала, что она будет против, боясь за мое здоровье, ибо ей приходилось «расхлебывать» все мои хвори. Так что Наташа возвращалась в полном неведении, но какой-то внутренний голос внушал: «Она приняла постриг». Сестра пыталась отбросить нелепую мысль и обвиняла себя в фантазиях, но мысль возвращалась.

Наталия Константиновна – человек очень чувствительный, так что, когда она увидела меня, стоящую на ероне Курского вокзала, одетой в обычное свое осеннее пальто и в берете (вроде как обычно), - ей стало ясно: «Приняла!» Мы всю дорогу говорили о Крыме, о ее поездке, и только дома пришлось сознаться в своем «своеволии». Так что ясно, что бедную мою сестричку свыше постарались заранее «подготовить» к свершившемуся, чтобы она легче приняле это новое для нее испытание. Так Господь своим милосердием покрыл мой эгоизм и своеволие (прежде я ничего не делала без ее участие и ведения), но здесь мой поступок, столь решительный и кардинально меняющий нашу жизнь, был бы для нее, конечно, тяжелым ударом, если бы не невидимая и мудрая помощь свыше.


3. В Гольянове

Первые службы в храме

В 1991 году был освящен второй алтарь во имя Святых мученников Адриана и Наталии, что в Гольянове. Престол же основной – во имя Прпп. Зосимы и Савватия – Соловецких чудотворцев, был еще в полной разрухе, и неширокий проход к основному алтарю был перекрыт поставленной там огромной иконой Святителя Николая, только что отреставрированной

Справой стороны храма был алтарь освященный первым, в 1990 году, во имя иконы Божией Матери «Живоносный источник». Разрешение на освящение алтаря в честь этой иконы отец Владимир испросил у святейшего патриарха в связи с сохранившимся преданием, что до закрытия храма, здесь внутри был святой источник, но, когда храм стали окружать строящиеся новые многоэтажные дома, источник ушел, перестал существовать.

Первая служба была перед Благовещением Пресвятой Богородицы, когда в героические сроки был сооружен алтарь, перекрытия были из реек и холста, свечи ставили в ящики с песком. Но служба уже была! Значительно позднее, прямо под солеей алтаря, где раньше был источник – был сооружен баптистерий для взрослых, для полного погружения крещаемого в «ИОРДАНЬ». Во время служения баптистерий закрывался доской и ковром, и незнающему человеку и в голову не приходит, что здесь – крещальня.

Алтарь «Живоносного Источника! Крохотный по пазмерам, так что там с трудом можно пройти между жертвенником и семисвечником. У стены в углу стоял сейф, в котором хранились служебные сосуды, потом у окна – узкий ризничный стол, плитка для разжигания кадила и сразу – южные двери алтаря, против которых было место хора. За хором, да и за порядком службы вела бдительное наблюдение Екатерина Михайловна (инокиня Екатерина) –строгий и опытный уставщик, волею Божиею с очень ранних лет пребывавшая в храмах, и прекрасно знающая службу.

Эпизод о котором хочу рассказать, произошел осенью 1991 года, когда шла первая праздничная литургия в только что освященном алтаре во имя св. мучеников Андриана и Наталии. Народу в крохотном алтаре собралось много, помощников у отца Владимира достаточно, и я ушла в алтарь «Живоносного источника», очень уж полюбившийся и привычный, там было спокойно и настроение тихое, умиротворенное и молитвенное. Стояла у колонны и северных дверей, напротив – жертвенник, справа святой престол и Царские врата. Хор поет «Херувимскую песнь», состояние души какое-то удивительное, как будто ты не на земле, вся суета где-то далеко, а здесь так хорошо, спокойно, благодатно, - как редко бывает такое состояние!

И вдруг… Вдруг в этот благодатный молитвенный настрой врывается резкий звук как от удара чем-то тяжелым, и – звук разбитого стекла. От неожиданности сердце замирает, голова не может сразу сообразить, что же происходит? Смотрю на окно, может в него бросили камень с улицы – но вроде все в порядке, с моего места ничего не заметно, ни трещин, ни пробоины. Идти во время «Херувимской песни» через горнее место и проверять, что случилось, естественно не решаюсь, стою в растерянности и недоумении «возвращенная» на место непонятным звуком. Оканчивается пение, приоткрываются южные двери алтаря и там показывается голова Екатерины Михайловны, которая грозным шепотом спрашивает: «Что ты тут делаешь?» Молча пожимаю плечами и развожу руками, ибо и сама ровно ничего не знаю, что произошло. Екатерина Михайловна возвращается к хору: служба продолжается, самый ответственный (сакраментальный) момент – Евхаристический канон. Рискую пройти на ту сторону алтаря уже когда начали читать запричастные молитвы. К моему удивлению на горнем месте вижу лежащий кусок кирпича, смотрб на окно – оно цело. И кувшин с агиасмой, стоящий на сейфе тоже вроде цел. Но что-то останавливает внимание в нем, что-то не так. Кувшин из тонкого стекла, с выпуклой крышечкой и шариком на верху, агиасма не пролилась, значит сосуд цел, но где же крышка? Смотрю, и ничего не могу понять. Крышка ушла вся целиком внутрь сосуда, разбита и лежит на дне, но как?! Горлышко сосуда абсолютно цело, а вся крышечка как бы раскроена на совершенно равные, как лепестки хризантемы, тоненькие стеклянные дольки, а сверху этого цветка, аккуратно лежит стеклянный шарик! Пока в удивлении стою, снова появляется Екатерина Михайловна: «Ну что тут у тебя?»

Показываю ей кувшин и смотрю на ее реакцию. Она не удивляется, но делается не сердитой, а грустной, некоторое время молчит и смотрит куда-то вдаль, и наконец говорит: «Все ясно, это «он» к тебе перебежал: мы всю «Херувимскую» ругались!»

Мне приходилось слышать или читать, что есть такое явление, как «клиросный бес», но теперь то уже я поняла это въяве, почувствовала в полную меру.

Значит этот гнусный «тип», хорошо «поработал» в хоре, и, не выдержав приближения Евхаристического канона, «разрядился» в алтаре, не посмел разлить святую агиасму, а настроение испортил, и все-таки напакостил.

Кирпич же он высадил из стены, где в это время прокладывали (углубляли) проводку.

Хоть и не стоит падший дух длинного повествования, но случай интересный и даже поучительный: враг не дремлет нигде и никогда, а мы теряем «бдительность», давая ему возможность «действовать» ввергая нас в грех.



Прошло уже много лет с тех пор, когда были первые службы в разрушенном храме – теперь его не узнаешь, он преобразился и снаружи и внутри все сверкает. Росписи стенные завершены, начатые великолепным мастером Николаем Дмитриевичем Гусевым, к великому сожалению скончавшимся. Но многими трудами отца Владимира Тимакова, который тоже прекрасно знает помощь свыше приходящую по прошению, и нежданно. В храме идут службы, служат удивительные молодые священники и дьякона, на которых глядя душа радуется. Есть и прекрасная воскресная школа, и мастерские. Да что говорить, тем, кто видел храм в разрухе – можно только удивляться, радоваться и благодарить Бога за его милости.



Сейчас, когда жизнь наша стремительно двигается к завершению, когда стольких удивительных людей, которых нам милостью Господней пришлось знать и жить с ними уже нет в живых, становится и грустно, и радостно.

Мы счастливые, что нас еще окружают многие родственники и знакомые, живущие верой, старыми православными традициями, мы хорошо понимаем друг друга и чувствуем духовную и молитвенную поддержку, моральную, материальную и другую необходимую старым людям помощь. Но как бы хотелось, чтобы эта уходящая духовная связь не ушла совсем, чтобы подрастающая молодежь, часто слишком «заземленная», которая мало стремиться к глубинному осознанию жизни, к жизни по вере и для других, ради спасения, все-таки проснулась духовно, сумела оценить православную приемственность поколений, духовную взимосвязь с миром невидимым.

Сейчас удивительное время, когда столько открыто церквей и монастырей, и есть полная свобода выбора для живой души – идти узким путем к свету и вечности, или широкой дорогой (к гибели)…..

Помоги нам, Господи!

_________________
Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство.
Святитель Игнатий Брянчанинов.

С удовольствием прочел! Спаси Господи!

_________________
Если кому-то я нужен, я в контакте: http://vk.com/sharky_spb

И я читаю с удовольствием! Жду - не дождусь продолжения. Господи, даруй здоровья и терпения, и всякого блага ко Спасению р.Т.Виринее!

_________________
Слава Богу за все!

Я рада, что кому-то понравилось!

_________________
Мы все грешники: всякое выставление себя праведником, и прямое и косвенное, есть лицемерство.
Святитель Игнатий Брянчанинов.

И мне понравилось.

_________________
Меня зовут Сергей.

А можно ссылочку на жж? А то просто так цитировать не принято, да и в френды хочу записаться к автору