| 
				
					 Я тут прочитала это стихотворение, которое меня очень сильно встрепенуло.  Его написал Протоиерей Валентин, Старый Изборск.
 
 
 Я помню каждый день тех лет далеких, 
 хотя, признаюсь, больно вспоминать
 Скамеечку под сенью лип высоких,
 Деревню нашу, дом, отца и мать.
 Я помню, что они мне говорили:
 -Сыночек милый, к Богу обратись.
 И постоянно за меня молились, 
 Но я уже вкусил другю жизнь.
 Молиться мне страшнее ада было,
 Пойти на танцы лучше иль в кино;
 Святое-непонятно и постыло,
 Зато в охотку - карты и вино...
 Мне не забыть тот день из жизни прежней,
 Последний день отцы, он умирал.
 Рыдая, мать казалась безутешной,
 А я, хмельной, стоял и хохотал:
 - Но где же Бог твой, что ж Он не спасает?
 Он Исцелитель? Что ж ты не встаешь?
 Иль с Богом люди тоже умирают?
 И ты, отец, как все в земле сгниешь...
 Он улыбнулся и сказал без боли:
 - Я жив еще, а ты, сынок мертвец!
 Но если есть на то Святая Воля,
 То знай, что воскресит тебя Творец!
 Отца похоронили, мать молилась,
 Прося, чтоб я исправился, прозрел.
 Но мне тогда совсем другое снилось,
 Другим я жил, иного я хотел.
 Молитвы, слезы - все мне надоело.
 Мне стали в тягость мать и тесный двор,
 И вот однажды я ушел из дома-
 тайком, глубокой ночью, точно вор.
 И ликовал я: "Вот она, свобода!
 Огромный мир, вся ширь его -мои!"
 Не знал, глупец,- иду на дно болота,
 где тина, гниль, обман и яд змеи.
 разгул, друзья- все это закружило
 В водовороте суеты и зла.
 В безстыдстве, пьянстве время проходило,
 Но это не тревожило меня.
 Не ведал я, что есть источник вечный
 Живительной, спасительной воды,
 Но не к нему я шел, увы, безпечный,
 А в пропасть, в преисподню сатаны.
 Круг развлечений, в золото одетый,
 Так ярок он для тех, кто ослеплен;
 Я был слепцом, не видя рядом света,
 В безбожный ад кромешный погружен.
 Но кто же мог спасти меня от смерти?
 Кто б плен грехадал силы победить
 И вырваться из мрачной круговерти,
 Воспрянуть к свету, распрямиться жить?
 Но, впрочем, не о том тогда я думал...
 Случилось как-то летом в сильный дождь
 На улице внезапно встретил друга.
 Земляк-но вдруг меня пробила дрожь.
 Явился мне внезапно мамин образ:
 Глаза в слезах, печальны, как всегда.
 Запилось сердце, задрожал мой голос,
 Но вырвались бездушные слова:
 - Ну как там мать, меня хоть вспоминает?
 Наверное, давно уж прокляла,
 Хочу заехать, только время не хватает,
 Сам понимаешь: все работа да деля.
 - Дела, работа, - помолчал бы лучше!
 Твои дела нетрудно угадать.
 Скажу тебе, но только сердцем слушай
 Про то, как "позабыла" тебя мать:
 Когда ты скрылся, то она от горя
 Вся поседела, ведь тобой жила!
 И каждый день, с недугом лютым споря,
 Шла на распутье и тебя ждала.
 И простирая свои руки к небу,
 Молясь во имя пролитой Крови,
 Она была для всех живым укором-
 Столпом надежды, веры и любви.
 Ну а когда стоять была не в силах,
 Когда, недужная, совсем в постель слегла,
 Кровать к окну подвинуть попросила,
 Смотрела, плача, и тебя ждала...
 Его слова, как ковш воды с отлета,
 С души сорвали, смыли коросту;
 Я задрожал, промямлив, вроде, что-то,
 Спросил: "Она жива? Скажи, прошу!"
 - Как знать сейчас, я уезжал - дышала,
 В бреду шептала те же все слова:
 "Сыночек милый, ты приедешь, знаю".
 А у тебя работа да дела...
 потом бежал я, словно гнали плетью,
 С желанем, прожигающим огнем:
 Увидеть мать, не опоздать, успеть бы,
 Прощенье вымолить, покаяться во всем.
 Вокзал и поезд - все в одно мгновенье;
 Недолог путь, но будто много дней;
 И сердце, словно вторило движенью,
 Стучало в такт: скорей! Скорей! Скорей!
 Не помню, как я вышел из вагона
 И тенью трепетной шагнул с испугом в ночь.
 Сжималось сердце, что и как там дома?
 То замирало, то как конь рвалось.
 Но вот деревня, за погостом рядом,
 Могилок холмики, и силуэт креста,
 И будто за разрушенной оградой
 Увидел я стоящего отца.
 И в этот миг вдруг слов его значенье,
 Прозреньем озаренный, осознал:
 Безсильна смерть, всесильно Воскресенье!
 Ты жив, отец, и ты не умирал!
 Могильный холм обняв его холодный,
 Я плоть креста слезами орошал.
 - Ты жив, отец, а я мертвец зловонный.
 Прости меня! - со стоном я взывал.
 Я искуплю грехи любовью к маме,
 Сыновий долг исполню я сполна,
 И ты, отец, ты в сердце будшь с нами...
 Но вдруг взошла холодная луна.
 и все вокруг безстрашно осветила...
 О ужас! Только тут заметил я,
 Что рядом чья-то свежая могила,
 Но я-то знал, я сразу понял, чья!
 Мой стон, наверное, тогда весь мир услышал - 
 Деревья вздрогнули, чтоб больше не уснуть -
 Ударил эхом он, как молотом по крышам,
 Но только маму этим не вернуть!
 - Встань, мамочка, прости меня, родная, -
 Взывал я в голос, - встань, открой глаза,
 Давай молиться вместе, дорогая,
 Ты только встань и уж прости меня!
 Но не было ответа, шли мгновенья,
 Слагаяся минутами к часам,
 И вдруг я понял, Кто дает прощенье,
 И с воплем руки поднял к небесам...
 И эта ночь была последней ночью
 В моей безбожной жизненой ночи,
 Она открыла мне слепые очи;
 Нашел я путь, и дверь, и к ней ключи.
 С тех пор себя не мыслю я без Бога,
 В Нем жизнь моя и счастья полнота.
 огромен мир, но мне одна дорога:
 Сквозь тернии - в объятия Христа....
 Когда я вижу пред собой отныне
 Заплаканную, сгорбленную мать,
 А рядом с ней напыщенного сына,
 От всей души мне хочется сказать:
 - Вы, матери, скорбящие за сына,
 Прострите с верой руи к небесам
 И знайте, что молитвы ваши в силах
 Творить и после смерти чудеса...
 Вы, сыновья, забывшие о Боге,
 Взгляните на рыдающую мать,
 Оставьте грех, чтоб не пришлось в итоге
 Вам эти слезы горкие пожать. 
				
  
					
				 |